Анастасия Боцан-Харченко, дочь политического деятеля Владимира Жириновского, поведала о последних днях жизни своего отца. По её словам, он испытывал сильное эмоциональное напряжение и часто плакал.
Анастасия рассказала, что её папа был ипохондриком, очень боялся заразиться, особенно ковидом. Увы, именно это и случилось. В день, когда Жириновский узнал о диагнозе, он отменил выступление на радио (впервые), и тот же день был его последним рабочим днём в Госдуме.
К врачам он сначала не пошёл и тем самым упустил драгоценное время. Впоследствии он был подключен к аппарату ИВЛ почти сразу после госпитализации. Анастасия писала папе большие письма. Жириновский был в нервном состоянии, плакал и не хотел общаться. Но Анастасия понимала его состояние.
Это были больше мои письма ему. Папе было тяжело говорить. Практически сразу его подключили к аппарату ИВЛ. Он был в нервном состоянии, очень часто плакал, и со мной, видимо, не очень хотел общаться. Мне было, конечно, обидно, но я понимала, почему это происходит,
- вспоминает Анастасия в беседе с KP.RU.
Жириновский о многом переживал, делал заметки. Требовал, чтобы его помощникам обязательно заплатили зарплату. И до последнего интересовался политическими событиями.
Точно абсолютно знал, что произошло 22 февраля - признание ДНР и ЛНР, слушал тогда ещё радио. Понимал, что случилось то, о чём он говорил так долго - что мы начали совершать решительные шаги. Но 24 февраля, когда началась СВО, он был уже в медикаментозном сне,
- рассказала Анастасия.
При жизни к Жириновскому многие относились несерьёзно: не верили его прогнозам, смеялись над его рассуждениями. А когда всё стало происходить так, как он говорил, улыбаться перестали. Анастасия настаивает: эмоциональные выступления Жириновского - это не игра и не клоунада. Он вообще плохо относился к актёрству. Даже сказки ненавидел.
Он никого не изображал, не играл ролей, всегда был естественным. Просто когда пытался донести свои мысли, прогнозы, точности которых сейчас удивляются, а это воспринимали как что-то смешное, он выходил из себя. За это его могли обвинять чуть ли не в бескультурье.
Он говорил: мы - свидетели трагических событий. А ему не верили.