Актриса Анна Каменкова призналась, что Смоктуновский помог ее карьере

1 мая на платформе Kion состоится премьера сериала "Солдатская мать", в центре сюжета которого история простой русской женщины Ефросиньи Семеновой, чьи девять сыновей погибли во время Второй мировой войны. Режиссером проекта выступил Давид Дадунашвили, а главную роль сыграла заслуженная артистка РСФСР Анна Каменкова. В интервью "Газете.Ru" актриса рассказала, как готовилась к роли Ефросиньи, поделилась воспоминаниями о работе с мэтрами советского кинематографа, порассуждала о возрастных стереотипах в индустрии, а также объяснила, почему пока не готова на эксперименты с искусственным интеллектом.

— Анна Семеновна, расскажите о вашей новой работе, роли в сериале "Солдатская мать". В анонсе вы признались, что сначала было страшно — настолько сильная история звучит в этом проекте. Что помогло вам справиться со страхом?

— Помогла работа. Знаете, глаза боятся, руки делают. Надо было работать, делать что-то. Не спать ночи, думать, пробовать. Не знаю, насколько выразительно у меня все это получилось. Будет понятно только тогда, когда картина будет готова и когда ее будут смотреть.

— Ваша героиня — собирательный образ, но в то же время она кажется очень живой, настоящей. Случалось ли вам встречать таких женщин в реальной жизни?

— В реальной жизни — нет. Только по фильмам, книгам, воспоминаниям других людей.

— Этот проект посвящен матерям. В одном из интервью вы рассказывали о своей маме, о том, какой преданной, терпеливой и любящей она была. Отозвалась ли вам героиня Ефросиньи через призму этих личных воспоминаний?

— Нет. Моя мама была таким светлым, солнечным человеком. И я потеряла ее так рано. Слишком рано. Поэтому у меня просто стоит этот светлый образ - и все.

— В анонсе вы также говорили о теплой и заботливой атмосфере на площадке. Насколько важно для актера это "ощущение плеча" в таких эмоционально насыщенных проектах?

— Невероятно важно! И надо сказать, что сегодня это становится большой редкостью. Все на бегу, все впопыхах — другие темы, в которые и не нужно особо "вкладывать". А тут, как мне показалось, все были подключены к этой великой теме. Все без исключения. Я чувствовала не просто поддержку, а какое-то единение, братство. Это очень важно. И, конечно, все идет от главных людей — от режиссера Давида, от оператора Димы. Потому что ничего не делалось впрок — все думали, искали, придумывали что-то свое, живое, настоящее. А актеры, как только они надевали одежду того времени, сразу становились будто бы людьми оттуда. Молодые ребята, совсем юные — а как-то сразу превращались в тех самых. Береточка на девочке, чулочки на резиночке, немыслимые туфли… Все это из того времени. И у них в глазах — боль. Настоящая. Мне кажется, эта память работает через поколения.

— Это часть нас, нашей истории, независимо от того, сколько нам лет.

— Знаете, иногда кажется, что все забыто, никому не нужно. Мы заняты своими делами. Но как только погружаешься туда, понимаешь: все живо, все работает, все откликается.

— Вы впервые оказались на съемочной площадке пятилетней девочкой. Каким было это первое соприкосновение с кино?

— О, я вспоминаю это с улыбкой. Это была настоящая сказка. Маленький ребенок попадает в кино, на площадку — и там все наполнено любовью. Ко мне - как к ребенку, ко всему происходящему. Помню, как нужно было снять сцену с корзинкой земляники - и вся съемочная группа пошла в лес собирать ягоды! Каждый хотел чем-то порадовать, как-то помочь… Это тоже было про любовь. Про внимание. А режиссер — Лев Владимирович Голуб — он был уникальным. Я не знаю, кто еще так тонко умел работать с детьми.

— Правда, что вы попали на съемочную площадку картины "Девочка ищет отца" случайно?

— Абсолютно! Такая счастливая случайность.

— А можете себе представить, как могла бы сложиться ваша жизнь, если бы не эта счастливая случайность?

— Не знаю. Правда, даже представить не могу. Конечно, все случай. Но иногда ты соответствуешь случаю - и он твой. А иногда проходишь мимо, не замечаешь. А тут все как-то совпало. Хотя и тогда не все было просто. Героине должно было быть семь–восемь лет, а мне было всего пять. Они, по сути, рискнули. А ребенок в пять лет — он ведь уже самостоятельный. Вот смотрю сейчас на внука, ему почти четыре, и у него уже своя жизнь. Эти взрослые примочки его совершенно не интересуют. Если он хочет что-то — у него на это своя логика, своя правда. Так же и я. Меня привезли на пробы в Минск, построили в большом павильоне шалаш, мы что-то репетировали. А потом начали ставить свет — тогда это занимало много времени. Я устала ждать и тихо ушла — просто пошла гулять по студии. Вся группа бегала, искала меня, а я бродила по этажам и коридорам одна. Это сейчас мы себе такого не можем позволить: надо сидеть, ждать. А тогда все было по-другому. Хотя, честно сказать, и сейчас в кино мы все время ждем. Просто раньше ждали долго, а теперь все бегом-бегом-бегом.

— За годы карьеры вы сыграли десятки запоминающихся ролей в больших проектах — от "Молодой жены" до "Софьи Петровны". Есть ли роль, которую вы до сих пор считаете своей самой личной?

— Они все очень личные. Но я не про последние десять лет — там в основном проходные роли. Потому что сейчас пишут в первую очередь на молодых актрис, и это правильно. А для зрелых, тем более возрастных, такие роли большая редкость. Мне вот очень повезло с Ефросиньей — в 72 года получить такую роль! Это невероятно, такое почти не случается, крайне редкий случай. А все, что было до, — и "Солнечный ветер", и "Поздняя любовь"… Это все очень дорого. Там же какие встречи были! Со Смоктуновским, с Джигарханяном, с Янковским, с Костолевским, с Шакуровым… Это же просто безумие! С Поповым, с Марковым… Невероятно. Поэтому, да — все личное, все близкое. Для зрителя — это полтора часа кино. А для нас, актеров, это кусок жизни, моей жизни, понимаете? Тут вопрос в другом — что удалось лучше, а что хуже? Как и зритель — кто-то запомнил одно, кто-то другое. Мне вот казалось, что "Детство Темы" прошло незаметно, сняли и сняли. А потом вдруг столько писем, столько песен, столько отзывов, я даже не ожидала. Это же важно. Я вообще старалась работать только тогда, когда что-то внутри кольнет. Когда попало. Если чувствую, что мое, тогда, да, иду. А если не попало — стараюсь отказаться.

— Часто вы отказываетесь от ролей?

— Раньше — очень часто. У меня же был театр, а театр — это репетиции, спектакли. Был период, когда я играла по 25 спектаклей в месяц! Сейчас думаю: "Боже, как я это делала? Это же невозможно, просто нереально!" Я тогда практически жила в поезде. "Красная стрела" был моей гостиницей: утром — репетиция, вечером — спектакль, ночью — поезд. Приезжаешь - и сразу на съемку. Потом опять в поезд. И снова репетиция. И снова спектакль. И я сама себе сейчас не верю - неужели это была я? Я смотрю на молодых — они по три проекта в месяц снимают, бегают с утра до ночи… И думаю: "Как же они это выдерживают?" А потом вспоминаю — я же тоже как-то это все проходила. По-другому, но проходила.

— Да, в молодости энергии побольше — можно и поспать в поезде, и не поесть вовремя…

— Конечно. И энергии больше, и эмоции ярче и мощнее. А с возрастом все внутри, все глубже, сдержаннее. Пожилые же редко открываются — если только рану расковырять или память что-то всколыхнет. А так — тишина, глубина. С виду человек спокойный, но там… Там целый океан.

— Вы упомянули своих партнеров по съемкам, легенд советского кино. А кто из современных молодых актеров вызывает у вас восхищение? Кто, по-вашему, может стать звездой такой же величины?

— Пока я таких не вижу. Может, я не права, может, у меня слишком высокие планки из-за тех, с кем я работала. Наверняка такие актеры сегодня есть. Может, просто это я не поняла, не увидела, не распознала. Или вообще ничего не понимаю уже (смеется).

— Какие воспоминания у вас остались от работы со Смоктуновским, Невинным и другими великими артистами?

— Да я тряслась просто! Только пришла в театр, а там — Броневой, Дуров, Казаков, Николай Николаевич Боков, Ольга Михайловна Яковлева, Ольга Остроумова… Вот такой уровень! Первые спектакли меня просто трясло, но потом привыкла, втянулась. Ко мне все были очень доброжелательны, я старалась работать по делу и как-то встроилась. В кино я попала позже, лет в 25. До этого пробовалась, пробовалась, а мне все говорили: "Хорошие пробы, но будет сниматься другая". Я уже смирилась, думаю - да и ладно, у меня театр прекрасный. А потом Леонид Исаакович Менакер утвердил меня. Он для меня как крестный отец в кино — меня увидел. Помню, Гена Сайфулин говорит: "Я не понимаю, почему тебя в кино не снимают". А я ему: "Не знаю, видать, мордой не вышла". Мне до сих пор кажется, что я не… как это говорят?

— Киногеничная?

— Камера меня не очень любит. Но если оператор ко мне хорошо относится, он может снять хорошо. А сейчас операторы в основном случайные люди, неплохие, и, наверное, они хорошо ко мне относятся, но не более того. Смотришь потом и думаешь: "Господи, какой кошмар, неужели это я?" Но вернемся к великим актерам. Иннокентий Михайлович [Смоктуновский] — он был уникальный, потрясающий партнер. Я во всех передачах рассказывала, как он реплики из-за кадра подавал — не просто кидал текст, а жил с тобой сцену. Помогал изо всех сил, чтобы ты сыграла лучше. Это же уникально совершенно! Это признак хорошего, настоящего актера. А бывают и такие, кто из-за кадра через губу швырнет тебе реплику. Это другой вариант. А те — настоящие, они внимательные. Даже если ты ничего не сказал, но у тебя что-то не так на душе — они это чувствуют. И подойдут: "Ань, что случилось? У тебя все в порядке?" Потому что они видят насквозь.

— Природная чуткость?

— Да, такие актеры. Или вот Армен Борисович [Джигарханян] — настоящий мудрец. Сколько он мне тогда дал… Я ведь совсем зеленая была, сопля. А он — глыба! Помню, мы вместе возвращались из Киева в Москву - и всю ночь с ним просидели и проговорили в купе. Представляете? Такой артист - и говорит со мной, малявкой, о жизни, о кино, о театре, об искусстве! А я только кивала, открыв рот. И после этого появилась какая-то уверенность, окрыленность. А сейчас? Сейчас ни у кого времени нет. Даже я, пожилая уже тетка, когда с кем-то говорю, чувствую, что нет времени. У кого-то, может, и есть желание поговорить, но времени нет. Все происходит быстро-быстро.

— Но среди ваших свежих киноработ тоже есть очень успешные проекты, например, "Медиатор" и "Тест на беременность". Вы отлично перевоплощаетесь в матерей…

— Ну, а кого же мне еще играть? Уже бабушек предлагают, конечно. Матерей-то мы уже прошли (смеется).

— В одном из интервью вы рассказывали про свой непростой путь к материнству. Вы так тепло говорили о сыне, о ваших с ним отношениях. Какой вы были мамой, когда он был маленьким? И что значит для вас материнство сейчас, когда сын уже взрослый?

— В любом возрасте — с самого начала и до сегодняшнего дня — это счастье. Вот что я могу сказать. Счастье. Просто это нужно понимать, ценить и любить. Это, может, звучит очень общо, но это правда. Уважать его, его мнение, его настроение… И все.

— Для многих зрителей, и для меня тоже, вы не только "киномать", но и голос мирового кинематографа, ведь в 90-х вашим голосом говорили Катрин Денев, Уитни Хьюстон, Джоди Фостер…

— Ой, спасибо.

— Во многих странах иностранные фильмы смотрят в оригинале, с субтитрами. В России такой практики мало, и некоторые киноманы видят в этом проблему, считая, что дубляж и переозвучка меняют оригинальную интонацию, а порой - и характер персонажей. Вы - как человек с колоссальным опытом в дубляже - как к этому относитесь? Предпочитаете смотреть иностранные фильмы в озвучке или в оригинале?

— Я всегда смотрю в озвучке, но только если она хорошая. А у нас очень сильная школа, потрясающие артисты — и те, кто работает на дубляже, и те, кто в закадровом переводе. Все они очень тонкие, глубокие актеры. Раньше мы работали "в тени" — никто не знал ни наших имен, ни наших лиц, а сегодня имена актеров дубляжа легко найти в сети.

— Вам нравилась эта работа?

— Я очень люблю эту работу. Мне говорили: "Зачем тебе дубляж? У тебя же театр!" А я люблю. Это волшебство: когда ты чувствуешь героиню, ловишь ее интонацию, сливаешься с ней — невероятное удовольствие. И на дубляже я тоже работала с великими: Евгений Весник, Сева Ларионов, Саша Белявский… Это невероятные люди, невероятные артисты! Такие мощные фигуры!

— Сегодня вы продолжаете работать в дубляже?

— Сейчас редко. Просто не успеваю, не догоняю. Все стало в шесть раз быстрее. А раньше — фильм посмотрим, потом "колечко" крутим, потом укладка. И пишем — стоим у микрофона всей компанией. Шесть человек в кадре — шесть у микрофона. И бегаем: кто на крупный план, кто в сторону. Целый танец! Взрослые люди - и что-то пляшут. Это было потрясающе интересно! А сейчас ты приходишь один. Кино не видел, героиню видишь в первый раз. Если что-то не дотянул — компьютер доделает. И кайфа от такого "сотворчества" уже мало. Но молодые работают прекрасно, есть просто изумительные работы. Другое дело — работа на закадровом переводе, когда работают два человека, он и она. Слышно и героев, и закадровый текст. И если они начинают еще и играть, вот тут меня начинает трясти, и я выключаю. Потому что не надо играть. Если ты переводишь, ты должен журчать так, чтобы у зрителя создавалось ощущение, что он сам переводит. Что в голове у него идет перевод, а он смотрит и слышит игру настоящего актера.

— Это как раз то, от чего страдают киноманы…

— Именно. Там есть свои тонкости, свои хитрости, и старая гвардия их знает и умеет делать. Например, можно на закадровом переводе чуть "отпустить" актера, чтобы он сказал пару слов, и только потом ты вступаешь. Тогда все смыкается. А если прямо поверх говоришь, получается мешанина. Тут звукорежиссер должен быть внимательный, тонкий. Это все невероятно тяжело. В 90-х я действительно пахала с утра до ночи. Мозг вскипал: наушники, экран, тьма, текст — напряжение колоссальное. Были моменты, когда просто истерика. А кажется — сидят, болтают. Нет. Это адски сложно, особенно если делать хорошо.

— Вы сказали, что раньше кино снимали иначе, а сейчас все стало "быстро-быстро". Вам - как актрисе старой школы - нравится сегодняшний подход к профессии? Или "раньше было лучше"?

— Мне нравится, просто я не успеваю. Нет времени, чтобы с ролью посидеть, подумать, в сцену загрузиться. Может, молодые успевают, а я не успеваю. Это не хорошо и не плохо, просто иначе. Нужно быть мобильнее, быстрее… Хотя в тех же массовых сериалах ничего и не надо, их и надо снимать бегом и весело. А вот в серьезных вещах нужно время. Вот, например, в "Солдатской матери" была одна сцена, которую мы сняли очень быстро, потому что солнце уходило. Я осталась недовольна, расстроилась безумно. Уезжала с площадки и говорю Давиду: "Это плохо. Раньше бы пересняли". А он: "Мы переснимем". Я про себя думаю: "Конечно, не переснимут, это же нереально при таких скоростях". И вдруг спустя несколько дней Давид говорит мне: "Поехали, переснимем". У меня аж мурашки по телу пошли! А сцена трагическая, я к ней уже и не готовилась, была уверена, что не будут переснимать. И вот мы едем, а я судорожно вспоминаю все, настраиваюсь… Мы сняли ее одним дублем, за что я невероятно благодарна. Так что - все можно сделать так, как делали раньше, понимаете?

— Получается, все зависит от команды?

— Конечно! Другой бы сказал: "Да ладно, все нормально. Поплакала — и прекрасно, пойдет". А здесь — нет. Вот она, солидарность. Был еще один потрясающий момент: мы снимали зимний проход, очень трагичный по сюжету, но уже договорились, что не будем рыдать и валяться по полям. Просто длинный, красивый, зимний проход. "Мотор!", - и я пошла. Иду, загруженная своими мыслями, и вдруг Митя, наш оператор, говорит: "Посмотри". А я, в отличие от многих других актеров, обычно не смотрю отснятый материал. Но тут посмотрела: я иду, небо совершенно чистое, вдруг начинает идти мелкий снег, потом он становится крупнее, и вот уже хлопья валят с неба. И все это в одном дубле. Как это объяснить? Только как чудо. Как будто Господь помогал нам. Говорю Мите: "Ну, скажут потом, что ассистенты хорошо поработали, снег насыпали. Никто же не поверит, что это было наяву".

— "Газета.Ru" подтвердит! Анна Семеновна, в начале нашей беседы вы сказали, что "хорошие артистки вашего возраста сейчас не нужны". Как вы думаете, с чем это связано — с изменением интересов зрителя, с общими тенденциями индустрии или, может быть, с возрастными стереотипами, которые пока сложно преодолеть?

— Я думаю, это общая тенденция. Предлагают персонажей, которые пекут пирожки, гладят рубашки и вздыхают — все. На этом история заканчивается.

— Так себе драматургия…

— Причем порой даже смешно: открываю сценарий — те же имена, те же текстовые повороты, как будто один шаблон с разными фамилиями. На Западе снимают про стариков, но тоже редко. Другой вопрос, что это мало кому интересно. Кому интересно смотреть про стариков?

— То есть все "танцуют" от интересов зрителя?

— Я считаю, что это совершенно нормальная история, потому что зритель хочет смотреть истории любви, смотреть на молодых. Хотя гениальную, на мой взгляд, историю сделал Юрий Грымов. Он мне позвонил и сказал: "Я хочу вам предложить роль Маши в "Трех сестрах". Я говорю: "Юрий, Маше 25, а мне 60". А он отвечает: "Я знаю, давайте встретимся". Мы встретились, поговорили, и я поняла, что это супер! Он собрал великолепную возрастную команду: Александр Балуев, Максим Суханов, Мила Полякова, Ира Мазуркевич… И снял кино. Я все время во всех интервью рассказываю, что когда Маша в 25 лет говорит: "Кончена жизнь, жизнь кончена", я думаю — ну да. А когда баба в 60 лет такое говорит — для меня это достовернее, правдивее, драматичнее. Поэтому, да, кто-то придумывает такие ходы для возрастных актеров.

— А если представить, что вам вдруг предложили снова сыграть 20-летнюю героиню, но с помощью грима и технологий искусственного интеллекта. Согласились бы на такой эксперимент?

— Нет, конечно. 20-летних должны играть 20-летние. И только так. Все равно все вылезает — голос, манеры, темпы, интонации. Поэтому не надо обманываться. Обманывать всегда плохо.

— То есть современные технологии в кино вам пока не очень близки?

— Пока так. Может быть, если они придумают еще какие-нибудь фокусы с технологиями… Допустим, какое-то мистическое кино, и я превращалась бы в нем сначала в комету, из кометы в Снежную королеву, а потом обратно в бабушку. Так это пожалуйста.