НОВОСТИ СЕГОДНЯ
Уроженец Барселоны Давид Хименес, в 1998 году ставший первым азиатским корреспондентом мадридской газеты El Mundo и успешно функционировавший в этом качестве до 2014-го, в своей новой книге ностальгирует по богатой приключениями журналистской молодости и колоритным восточным локациям, когда-то еще не испорченным западной цивилизацией и туризмом. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
Давид Хименес
«Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией»
М.: Альпина нон-фикшн, 2025. — пер. с исп. — 296 с.
Спутниками Хименеса в путешествии по местам боевой славы становятся его предшественники и коллеги — журналисты и писатели разного калибра, включая звезд мировой величины вроде самого молодого нобелевского лауреата Редьярда Киплинга. Киплингу, «потерявшемуся в восточной ночи», по изысканному выражению Хименеса, но всё-таки сформировавшемуся как писатель в редакции лахорской The Civil and Military Gazette времен Британской Индии, посвящена третья из десяти глав книги, где к каждой персоне прикреплена своя страна или регион, например, «Сомерсет Моэм — Индокитай», «Джозеф Конрад — Борнео», «Грэм Грин — Вьетнам». Джордж Оруэлл, точнее, тогда еще агент колониальной полиции Эрик Артур Блэр, знакомится в Бирме с необычными персонажами и получает уникальный опыт для своего дебютного романа «Дни в Бирме».
Соотечественник и ролевая модель Хименеса — икона испанской журналистики Ману Легинече — цитирует Имельду Маркос в названии своей книги «Филиппины — мой сад», где рисует «портрет страны, застрявшей в театре абсурда».
Швейцарец Николя Бувье, впоследствии автор «Японских хроник», совершает чудеса социализации в пригороде послевоенного Токио и даже устраивается сторожем в дзен-буддистский храм. Итальянец Тициано Терцани, помотавшись пару десятков лет по Азии, в 1990-м оседает в Бангкоке на пять лет и пишет один из лучших травелогов о Юго-Восточной Азии — «Предсказатель поведал мне», где размышляет о грустном противоречии: «...пока мы пытаемся постичь тайну Востока, Восток ищет ответы на Западе. И в результате мы перенимаем друг у друга самое худшее».
Хотя Хименес констатирует, что «Азия остается мужским клубом» (предлагающим западным женщинам гораздо меньше соблазнов, чем мужчинам), есть в собранной им компании и две женщины. Парижанка Александра Давид-Неэль, у которой не задалась карьера оперной певицы, в 1924 году инкогнито пробирается в Лхасу — столицу запретного Королевства Тибет в компании юного ламы (который был для нее не только приемным сыном, как настойчиво намекает Хименес). Американский военный корреспондент Марта Геллхорн, проклиная комаров, мух, клопов, непрекращающийся дождь и жуткие общественные туалеты, путешествует по Китаю тоже в мужской компании, в подзаголовке книги «Пять путешествий в ад» скромно называя своего спутника тем парнем — это не кто иной, как Эрнест Хемингуэй, которому, как уверен Хименес, хорошо везде, где есть выпивка и приятные собеседники.
В единое целое «Дурман Востока» связывают не только личные воспоминания автора о тех же самых местах, но и его социально-политические рассуждения. Различные писательские проявления любви и привязанности к Востоку (иногда принимающих форму настоящей зависимости) Хименес рассматривает сквозь призму колониализма: «Сомерсет Моэм предавался колониальному гедонизму без малейших угрызений совести. Джозеф Конрад чувствовал его клептократическую сущность, но следовал его стереотипам. Киплинг видел в империи необходимое благо. Оруэлл же был последовательно категоричен и презирал колониализм как машину угнетения».
Антиколониальный пафос автора книги порой своеобразно сочетается с легкой подспудной ностальгией по тем временам, когда и Испания была могущественной колониальной империей. Вспоминая испанское казино в Маниле, залы которого названы в честь персонажей «Дон Кихота» и которое «до сих пор служит предметом гордости для испанцев, ностальгирующих по своему колониальному прошлому», Хименес и себя не отделяет от гордых соотечественников, замечая: «У колониализма есть странное свойство: он продолжает жить в головах и у колонизаторов, и у колонизированных даже спустя много лет после того, как последние корабли захватчиков уплыли обратно домой».
Но это лишь мимолетный ироничный проблеск былых имперских амбиций, рудименты которых засели у автора где-то глубоко, вероятно, на генетическом уровне. Зато весьма отчетливо пронизывает всю книгу неприкрытое раздражение из-за того, что прогресс западного образца рано или поздно приводит с собой повсюду бестолковые стада праздных отдыхающих, оставляя на земле всё меньше мест, где истинный утонченный ценитель Востока может спокойно насладиться его очарованием: «Я не хочу возвращаться в Ангкор, мне больше по душе мои воспоминания о тех временах, когда тамошние храмы можно было посещать в гордом одиночестве, воображая, пусть ненадолго, что всё это принадлежит одному мне. Какой смысл любоваться шедевром, созданным для благоговейного созерцания в тишине, когда вокруг гвалт, очереди и сутолока?».
«Магически-экзотическое» притяжение Востока тем более неотразимо, что совершенно непостижимо для западного человека, сколько бы времени он ни провел в Азии и как бы ни тешил себя иллюзией, что он здесь уже почти совсем прижился. Бывалый путешественник Хименес бравирует своей отважной способностью приспособиться к самым спартанским условиям, бытовым неудобствам и прочим превратностям, порой отпугивающим от азиатской глубинки любителей европейского комфорта: «Меня притягивают неприглядные места с их жуткими тайнами — где не знаешь, что ждет тебя за углом, где жизнь не прекращается на закате и продолжается даже в самую глухую темень. Я сыт по горло стерильными, удобными и предсказуемыми городами, где всё работает как часы и на каждом углу висит по плакату, напоминающему, что можно и что нельзя. Поэтому я предпочитаю Бангкок Сингапуру, а Манилу — Дубаю».
Но даже любитель опасности и непредсказуемости Хименес, не без кокетства называющий себя желчным и циничным, в финале книги признается, что так и не смог разгадать тайну Востока, объехав 30 стран Азии, прожив семь лет в Гонконге и 10 — в Бангкоке. Рассуждая о непроницаемости восточного мира для людей Запада, писатель пытается нащупать непреодолимый методологический изъян, из-за которого европеец никогда не подберет отмычку к загадочной восточной душе: «...главной ошибкой было искать ответы в мире материальном, потому что тайна кроется в невидимом и неосязаемом. В Азии то, чего вы не видите, гораздо важнее того, что открыто вашим глазам; то, о чем не говорят, важнее того, что произносят вслух. Прозрачный и чувственно-эксгибиционистский мир Запада контрастирует с закрытостью души Востока».
Похожие новости: