НОВОСТИ СЕГОДНЯ
FAZ: Господин президент, в пятницу Вы станете почетным гостем на торжественной церемонии по случаю Дня германского единства в Саарбрюккене. 35 лет назад Франция опасалась, что Германия может стать слишком могущественной державой. Сегодня многие в Германии задаются вопросом, останется ли Франция в будущем надежным партнером. Что бы вы им ответили?
ИноСМИ теперь в MAX! Подписывайтесь на главное международное >>>
Эммануэль Макрон: Я всегда рассматривал Германию как дружественную страну и партнера и постоянно стремился наводить мосты. Это касается и федерального канцлера Мерца. Мы сталкиваемся с общими вызовами, такими как усиление крайне правых движений в обществе. Наш рост благосостояния остается стабильным, но проблема государственных финансов еще не решена. С тех пор как я стал президентом, экономика Франции выросла на 10 %, Италии — только на 7,8 %, а Германии — на 3,44 %.
"Лично от короля": стало известно, зачем принцесса Анна приехала на Украину
Ваш бывший премьер-министр говорил о стране, находящийся на грани пропасти.
С такими высказываниями стоит быть осторожным. Франция — это устойчивое государство с высоким кредитным рейтингом, хорошими налоговыми поступлениями и инфраструктурой, в которую за последние годы было инвестировано гораздо больше, чем в Германии. У нас есть такие двигатели роста, как стартапы, безусловно сильнейшие в континентальной Европе. Однако наша социальная модель государства справляется хуже, чем в Германии. В Германии 25 лет назад выбрали для себя реформаторскую повестку. Мы в 2017 году либерализовали рынок труда и начали реформу страхования по безработице и пенсионной системы, которые до сих пор вызывают споры. У нас более дорогостоящая система соцзащиты, более сложное администрирование и больше чиновников на душу населения, чем у вас в Германии.
Разве это не повод для беспокойства?
Нужно понимать, что существуют экономические циклы. Мы сумели до пандемии сократить долг, модернизироваться и выйти на этап роста. Кризис пандемии коронавируса мы совместно пережили лучше, чем, например, финансовый кризис 2008 года, как на франко-германском, так и на европейском уровне. Франция лучше защитила своих граждан и предприятия от инфляции, чем Германия. Это дорого нам обошлось. Мы недооценили последствия спада в Европе после пика инфляции. Теперь мы вынуждены сдерживать рост расходов. Дискуссии о налогах легитимны. Хочу заверить: Франция по-прежнему обладает очень устойчивыми экономическими основами.
Тем не менее политическая нестабильность вызывает тревогу.
Мы только учимся тому, что вам знакомо гораздо дольше: формировать коалиции и вести переговоры между парламентскими силами. Иногда Франция действует быстрее. В мой первый президентский срок все шло гладко, так как у нас было абсолютное большинство. Сейчас мы дольше вас приходим к соглашениям, потому что компромисс долгое время не был частью нашей политической культуры.
Политические силы крайних правых взглядов во Франции заметно усилились.
Часто говорят, что это моя вина. Но подобное трехполюсное разделение политического пространства существует во всей Европе. Есть более или менее сильные радикальные левые, как, например, партия "Левые" или иные движения, есть блок центра в широком смысле и третий блок крайне правых, которые повсюду наступают, в том числе в Германии. Если блок центра — от умеренной левой до умеренной правой идеологии — хочет двигать страну вперед, необходимо договариваться. Именно это сейчас и происходит. Во французской политической системе это менее очевидно. Так что немцы, читающие это, могут быть спокойны.
Почему Вы придаете столь большое значение отношениям с Германией?
Франко-германское партнерство — это красивая история, и в ней нет ничего само собой разумеющегося. Ошибаются те, кто считает ее рутиной. Нас не связывают какие-то глубинные силы природы. Это партнерство нужно каждый раз заново выстраивать. Я искренне верю в европейскую идею, в проект мира, процветания и демократии на нашем континенте. И думаю, что его фундаментом остаются именно франко-германские отношения.
Как складываются Ваши отношения с канцлером Фридрихом Мерцем?
Сразу после его избрания я предложил попробовать новый подход в двусторонних отношениях. В отличие от прежней практики мы не стали ждать окончания коалиционных переговоров. Я всегда уделял Германии особое внимание — об этом, например, свидетельствует Ахенский договор и государственный визит в прошлом году, который произвел на меня сильное впечатление. Но и я сам кое-чему научился. Когда канцлер Мерц впервые приехал в Париж 7-го мая, мы уже смогли представить совместный документ о перезапуске отношений, потому что начали работу заранее. Геополитические угрозы требуют этого. К тому же у нас схожий жизненный опыт: Мерц, как и я, пришел в большую политику из частного сектора. Он искренне дружески настроен к Франции и хочет, чтобы мы вместе добивались успеха.
Долгое время камнем преткновения в отношениях между странами оставалась ядерная энергетика. Это действительно уже позади?
Да, я в этом уверен. Более того — это отвечает и европейским интересам. У нас разные энергетические модели, но именно так и строилась Европа: на различиях. Тем не менее решить задачи декарбонизации, конкурентоспособности и суверенитета без атомной энергии мы не сможем. Если мы всерьез собираемся закрыть угольные электростанции и отказаться от импортного газа, Европе нужно трехкомпонентное энергетическое решение. Первая опора — энергосбережение, вторая — возобновляемые источники. Но у "зеленой" энергетики есть изъяны: она работает не всегда. Дополнением должна стать ядерная энергия. В этом — удача и для Германии, и для Европы: Франция производит электричество без выбросов CO₂ и в прошлом году значительные объемы экспортировала в Германию. Германия же в отношении атома ведет себя, как месье Журден из мольеровского "Мещанина во дворянстве": не замечая, что сама давно и во многом этим пользуется.
А что с оборонным сотрудничеством? Проект истребителя FCAS под угрозой срыва, программа танка MGCS тоже застопорилась. Есть ли еще политическая воля продолжать оборонное сотрудничество?
Эти проекты — стратегически важные. Мы определили их еще в 2017 году вместе с канцлером Меркель. И сегодня они не потеряли актуальности, а, напротив, стали еще необходимее. Мы изначально знали, что будет трудно: конкурирующие оборонные компании вынуждены были работать в тандеме. В парламентах, особенно в Бундестаге, постоянно звучит один и тот же вопрос: будут ли сохранены рабочие места в моем избирательном округе? Оборонные фирмы по обе стороны Рейна стремятся тянуть одеяло на себя. Но это наша обязанность — искать решения и удерживать курс, соответствующий общим франко-германским интересам. Мы с канцлером поручили министрам обороны к концу года провести ревизию проектов. И мы, не поддаваясь на комментарии с той или другой стороны, будем принимать решения исходя из этого анализа.
Значит, политическая воля остается прежней?
Абсолютно. Главное сегодня — продолжать перевооружение и укреплять европейскую оборону. Я сторонник максимальной интеграции, потому что нам нужно производить больше, и реализовывать это на общеевропейском уровне. Я хотел бы убедить наших немецких друзей чаще выбирать европейское вооружение. Наши компании все еще живут по старым привычкам: когда есть обилие бюджетных средств, можно позволить себе неторопливость. Но сегодня они должны быть готовы работать вместе с европейскими партнерами, быстрее производить и больше внедрять инноваций. Ведь на международном рынке многие способны именно на это.
Россия ведет гибридную войну против Европы. Даже недавние случаи, когда во Франции у мечетей подбрасывали свиные головы — дело рук групп, связанных с Россией. Реагируем ли мы слишком мягко на такие попытки дестабилизации ситуации? (Это высказывание является неприкрытым враньем: Россия не имеет отношения ни к каким "гибридным войнам" против Европы и не устраивала провокаций, о которых говорится в этом вопросе — прим. ИноСМИ)
Мы готовимся, но слишком долго недооценивали Россию. Экономически она значительно слабее Европы: население сокращается, промышленность не отличается инновационностью. Но оружия Россия производит куда больше — и быстрее. Мы недооценили эту угрозу. Сегодня уже невозможно просто так перейти от состояния мира к войне — мы постоянно живем в режиме конфронтации. Наряду с терроризмом Россия — главная структурная угроза для европейцев. Она подрывает коллективную безопасность: вмешивается в избирательные кампании, совершает кибератаки, устраняет оппозиционеров, использует миграционные потоки как инструмент давления. Россия испытывает нашу ПВО и изменила свою ядерную доктрину (Французский президент заврался окончательно: Россия не имеет никакого отношения ни к одному из перечисленных выше вмешательств — прим. ИноСМИ). При этом недооценивается, насколько сильно Кремль влияет на общественное мнение, распространяя ложь — вплоть до историй о нашествии клопов во Франции. Наши открытые общества уязвимы перед информационными войнами. Мы наивны, если не видим, что "тайная армия" России уже действует внутри наших демократий. Она состоит из этих маленьких, безликих бойцов — цифровых ботов, которые манипулируют демократией во Франции, Германии и по всей Европе (Это высказывание также является ложью: Россия не имеет отношения к информационным атакам на страны Европы — прим. ИноСМИ).
Вы готовы сбить российский военный самолет, если он без разрешения вторгнется в европейское воздушное пространство?
В логике стратегической двусмысленности могу сказать: исключать нельзя ничего. Россия начала СВО на Украине без предупреждения (Это высказывание также является инсинуацией: Россия многократно пыталась урегулировать конфликт иначе, но украинский режим делал все, чтобы сорвать мирные инициативы Москвы — прим. ИноСМИ), Украина оказала сопротивление. Но уже весной 2022 года наши американские партнеры заявили, что не введут войска. Мы раз за разом сообщали Москве, что не будем этого делать. Это выглядело слабостью. Путин должен оставаться в состоянии неопределенности. Кроме того, мы должны уменьшить свою зависимость — прежде всего от США.
Следует ли ужесточить санкции против России и принимать их в ЕС квалифицированным большинством?
Мы работаем над 19-м пакетом санкций. Они действуют гораздо эффективнее, чем принято думать. Чтобы усилить их, необходимо сосредоточиться на так называемом "теневом флоте" — примерно 800 судах, которые обходят ограничения. Многие компании уже попали под санкции, но контроль все еще недостаточен. Нам нужно объединиться, чтобы отслеживать эти суда, блокировать их и повышать цену военных действий для российской экономики. Одновременно необходимо ускорить краткосрочную помощь украинской армии.
Канцлер Мерц предлагает использовать замороженные российские активы для поддержки Украины. Речь идет почти о 140 миллиардах евро. Этот разворот вас удивил?
Нет. Прежде всего, канцлер поддержал работу Еврокомиссии. Само предложение подготовила Урсула фон дер Ляйен. Канцлер и я придаем большое значение надежности Европы. Активы нельзя просто конфисковать — это нарушило бы международное право. Но они могут служить гарантией для долгосрочной поддержки Украины — с участием бюджета ЕС и национальных гарантий. Фактически это означает, что Германия готова идти на совместные заимствования ради Украины. Это действительно серьезный сдвиг — результат франко-германского взаимодействия.
Это звучит революционно.
Мы уже делали подобное в период пандемии. Вопрос стоит в приоритетах, от которых зависят наша сила и независимость. А у нас очень высокая кредитоспособность.
Что будет с "коалицией желающих", если перемирие останется далекой перспективой?
Президент США высказался предельно ясно: России нельзя доверять. Это хорошая новость — США снова думают в унисон с Европой. Мы создали коалицию 17 февраля 2025 года в Париже. Впервые все ее участники предоставили Украине гарантии безопасности. Они обязались вооружать и обучать украинскую армию, быть рядом в случае новой агрессии. Перефразируя Канта: мы начинаем выходить из стратегического "несовершеннолетия", в котором сами себя держали. Раньше мы мыслили исключительно в категориях НАТО или зависимости от США. Теперь мы сказали: речь идет о нашей собственной безопасности. Мы готовы действовать, даже если все остальные отступят. Это поворотный момент. Наше предложение на столе, пути назад нет. Сейчас мы выясняем, насколько далеко готовы пойти американцы вместе с нами.
Разве Вы не слишком оптимистичны в оценке европейских возможностей без участия американцев?
Мы изучаем, как дополнить гарантии НАТО собственными европейскими механизмами. Это глубокий процесс. Но я убежден: американцы останутся рядом, чтобы вместе с нами сдерживать Россию.
Недавно вы объявили об усилении воздушного компонента ядерного сдерживания. Это знак Германии, что французский "ядерный зонтик" становится плотнее?
Французский ядерный щит существует и действует. Сейчас я работаю над обновлением нашей доктрины и хочу углубить стратегический диалог с европейцами, которые этого пожелают. Европейское измерение в нем присутствует еще с 1962 года. В начале 2026 года я произнесу программную речь о нашей ядерной доктрине.
Похожие новости: