Одной встречей он смог изменить судьбу Владимира Хотиненко, который собирался стать архитектором, но теперь его знают как режиссера. Мог увести в сторону и заговорить байками Сергея Гармаша, чтобы он без репетиций сыграл трагический монолог. А великие гости за столом Михалкова — Табаков, Артемьев, Бондарчук — стали воспитателями для Егора Кончаловского. Кто такой Михалков? Друзья, родные и коллеги Никиты Сергеевича рассказали «Известиям» накануне его 80-летия.
Егор Кончаловский, режиссер, племянник Никиты Михалкова:
Никита Сергеевич, мне кажется, срежиссировал свою судьбу. Это очень трудно и дано немногим. В нашей семье все погружены в творчество. История семьи — как история страны. Как это было, что происходило, какие друзья были у прадеда, художника Василия Сурикова, какие недруги были у деда, художника Петра Кончаловского, который, кстати, дружил с Пикассо. Однажды, когда он отдыхал на юге Франции, в гостинице ему хозяин сказал: «Плохие вы люди, художники. Один был, не заплатил и сбежал. Оставил мазню какую-то». Приносит картину — Ван Гог. О величии художника Кончаловский не знал. На картине была дырка, Петр Петрович подлатал, подкрасил и сказал: «А неплохой художник». И отдал хозяину.
Я очень хорошо помню Никиту в своем детстве, и все эти воспоминания связаны с работой. На мое детство и отрочество выпал период, когда Никита невероятно интенсивно снимал. Сначала «Свой среди чужих» снимал, потом — «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино»… А мы, дети, крутились рядом. Систематичного воспитания не было. Он не баловал и не требовал. Но само присутствие его, его друзей, коллег, а это Саша Адабашьян, Эдуард Артемьев, Юра Богатырев, Люся Гурченко, да что говорить, десятки великих, — вот это и было воспитание. Я не понимал в детстве, что моей настоящей привилегией было прибежать летом с речки на обед домой, а за столом сидят Олег Табаков, Чингиз Айтматов и Сергей Бондарчук. Наверно, поэтому нас всех затянуло в киноиндустрию.
Карен Шахназаров, режиссер, генеральный директор «Мосфильма»:
Мы дружим несколько десятилетий. Даже не помню, когда всё началось. Он обладает мощной энергетикой, которая оказывает влияние на всех, кто с ним соприкасается. Если в помещение заходят несколько человек, все будут смотреть на Никиту, и это у него смолоду. Он настоящий пассионарий. У него феноменальная работоспособность. Ему интересен миллион вещей. Он не боится брать на себя много дел и доводит их до конца.
Никита Сергеевич — выдающийся режиссер. Огромное количество людей снимают, десятки тысяч, но режиссеров, которые обладают неповторимым стилем, единицы в мировой истории. Никита такой художник. Стиль — это что-то неуловимое. Но если отрезать титры, всё равно ты узнаешь почерк, поймешь, что этот фильм снял Никита Михалков. Его картины вошли в историю кино. По ним учатся. Его ноу-хау — свет. Он у него необыкновенный. Такого нет ни у кого.
Как-то вместе попали на фестиваль в Сан-Себастьян. Ходили в испанский ресторанчик, гуляли, много разговаривали. И это одно из лучших воспоминаний в жизни. Никита — великолепно эрудированный, образованный человек. Он разбирается во многом: в музыке, живописи, литературе, кино.
Никита Сергеевич — человек истинно православный, глубоко верующий человек. Это очень важно. У него есть тот стержень, который важен для понимания его личности и того, что он делает. Он большой художник, истинно преданный своей Родине. Его патриотизм не напускной, не спекулятивный. Это его внутреннее содержание. Его «Бесогон» — программа, которая стала очень важной частью формирования мировоззрения россиян. Люди чувствуют, что то, о чем он говорит, — искренне. Это притягивает к нему.
Желаю Никите прежде всего здоровья. Чтобы он долго радовал нас своими работами, а мы могли пользоваться плодами его энергии.
Сергей Гармаш, артист:
Для меня на сегодняшний день возраст Никиты Сергеевича не соответствует цифре 80. И это очень хорошо. Он полон сил, полон желаний. И тому доказательство — театр «Мастерская «12» Никиты Михалкова», который он открыл не так давно. Он еще не успел до конца раскрыть этот русский характер, Россию, ее людей, и рассказать о них. У него еще есть запас. И я думаю, придет время, когда этот запас будет реализован.
Михалков на съемочной площадке вовсе не режиссер-постановщик. Для человека, пришедшего со стороны, да и для актера, понимающего киносъемочный процесс, он весельчак, балагур, шутник. Он, безусловно, организатор. Человек, который может собрать внимание всех в одну секунду. Режиссура его сиюминутная. Ты не можешь предполагать, что произойдет в тот или иной момент. В фильме «12» он предложил мне сыграть мой монолог, не репетируя. Я решил, что это какой-то розыгрыш, шутка. Оказалось, нет. Честно говоря, я не очень понимал, что он со мной сотворил: он водил меня по павильону, рассказывал случаи из жизни, не имеющие никакого отношения к моему герою. При этом говорил отдельные фразы: «Кури и моргай. Кури и моргай». А дальше будто забил мне мозги. Я даже, честно, не очень помню, каким образом он привел меня на место, обнял и сказал: «Давай, закуривай». Я будто после нокаута. На меня была прямо атака. В итоге мы потратили на этот монолог всего два дубля. Это — высокая режиссура.
Николай Бурляев, артист, режиссер, писатель:
— За что я люблю Никиту, так это за то, что он такой, какой он есть. Он равно общается и с президентами, и со зрителями, от сердца к сердцу, не играя. Он любит людей. Никита как-то сказал мне: любовь — это не тогда, когда глаза в глаза, а когда — в одну сторону.
Однажды я решил писать повесть о нем и назвал ее «Никита». Описал всё о нашей дружбе, начиная с 1959 года, когда нам было по 13 лет. Как привел меня в их легендарный дом его старший брат Андрей Сергеевич, мой первый режиссер. И мы с ходу подружились. Дружим уже 67-й год. Повесть должны были напечатать в журнале «Москва». А прежде я показал ее Никите. Он сказал: «Всё правильно, Коля. Только кому это будет интересно, кроме нас с тобой, и еще двум, трем людям?» Но он был неправ. Потому что это не просто биография, а портрет человека на фоне эпохи и событий, участниками которых мы были. Перестройка, уничтожение СССР, даже бомбардировка Югославии НАТО. Мы оказались в Югославии, увидели разрушения после бомбежек. А потом у нас была встреча с президентом Слободаном Милошевичем. Они пожали друг другу руки, и Никита долго не отпускал руку президента, а это нарушение протокола. «Крепкая рука мужика», — говорит Никита. А Милошевич: «Ракию сюда». Михалков ломает официоз.
Когда я решил снимать документальный фильм о Никите, то как режиссеру и автору мне было просто. Но как продюсеру — трудно. На производство был год, и я с огромным трудом уломал его на беседу. Я надеялся, что могу спросить его о том, что никто не спрашивал. Удалось. Мы говорили о жизни, о смерти, о вере, о Боге. А еще я показал ему видео, о существовании которого он не знал. Тут нужно предисловие. В нашей беседе Никита вспоминал, как отправился служить в армию. Три года во флоте, на Тихом океане. Казалось бы, сын Сергея Михалкова мог бы откосить. Но это не про Никиту. И вот он рассказывает, как там замерзал и умирал, когда с товарищами пошел в поход. На дворе минус 52 градуса. Он примерз к саням в собачьей упряжке, слиплись глаза на холоде. Он их разлепил, смотрит на небо, там Большая медведица. Вдруг ему привиделось пирожное. И тут он понял, что это конец, предсмертные видения. Никита понял: надо бодриться. Увидев с горы огоньки, стал подгонять собак. Они с трудом добрались к зданию. А войти он не может, потому что примерз к саням. И только благодаря тому, что кто-то вышел на крыльцо, его увидели и спасли. Так вот, на той пленке было это запечатлено. Потому что с ними в группе был оператор. И он снял, как они замерзали в походе. Это осталось навсегда.
Юрий Стоянов, артист:
У Никиты не только свой киноязык, но и свой метод работы с артистами. Иногда он настолько обаятелен и точен в показе, что в персонажах фильма можно уловить его интонации. Это как в фильмах ужасов, раз — и переселяется в другого человека. (Смеется). Это говорит о масштабе и силе человеческой, педагогической, режиссерской и, конечно же, актерской.
Я пришел к нему, на съемочную площадку фильма «12», с очень скромным опытом работы в кино. И это единственный человек, который не говорил мне, что весь мой бэкграунд я должен выбросить и забыть. Он единственный режиссер в России, кто не боится соединить в кадре театр и кино. Единственный режиссер, у кого артист остро существует в гротесковой форме. Поэтому все персонажи в его картинах запоминаются. Михалков максимально выворачивает артиста, да так, что и личность остается, и актер, и получаются достаточно выпуклые персонажи. Как он делает это, я не знаю, но в несмешных сценах у него очень смешно существует артист. Очень интересно следить за его методом и быть подопытным. Не зря он говорит, что 12 присяжных заседателей на площадке — это зверинец, а он в нем — укротитель.
И, конечно, его кино наполнено музыкой. Он не включает магнитофон на съемках. Но я понимаю, что когда он работает над сценой, музыка уже звучит в нем. Никита Сергеевич всегда добивается гармонии в кадре.
Владимир Хотиненко, режиссер:
Я считаю Никиту Михалкова крестным отцом в профессии. Я попал когда-то на творческую встречу с ним, разговорились после, и он увидел во мне режиссера. А ведь я планировал быть архитектором. Надо внимательно относиться к знакам судьбы. И я решил прислушаться. Поступил во ВГИК, а потом учился на Высших режиссерских курсах в мастерской Никиты Михалкова. Запомнил один его важный урок: «Дэвид Линч говорил, что нашей профессией надо заниматься в страданиях. Ни в коем случае! Мы всегда должны получать радость от своей работы». И с этим я столкнулся у него на съемках фильма «Несколько дней из жизни Обломова». Всё там было в атмосфере всеобщего участия в процессе, с юмором. Это стало для меня настоящей школой. Чтобы уговорить народного артиста СССР Андрея Попова, который играл слугу Обломова Захара, побриться налысо, Никита вместе с Александром Адабашьяном, сценаристом фильма, обрились сами. Это гениально. В нашем деле должна быть свобода творчества, импровизации. И у Никиты Михалкова этого не отнять.