НОВОСТИ СЕГОДНЯ
У Владимира Вишневского есть одностишие: «И вновь я не замечен с Мавзолея». Сегодня уже не все понимают, в чём тут суть. На трибуне Мавзолея Ленина лет тридцать никто не стоял, вожди теперь предпочитают усыпальницу вождя по праздникам драпировать и садиться у её подножия.
А впрочем, почему же «никто»? Кто-то ведь должен иногда подниматься по гранитным ступенькам, проверять, всё ли в порядке там, наверху? Хотя бы убирать мусор, снег, скалывать лёд?
Такого человека я знал. Это был дворник Тимур Фархадов. Как нетрудно догадаться, татарин. Татары на Москве по традиции трудились дворниками, так вот, он из них, из потомственных. И отец его дворничал, и дед. Сын, правда, династию продолжить не захотел, выучился на программиста.
До Мавзолея Тимур работал в тихом дворе близ Стромынки и очень удивился, когда ему позвонили и пригласили на встречу с комендантом Кремля. Тот, намучившись с прежним дворником Василием Петровичем, хотел найти как раз такого, традиционного и непьющего. Плюсом было и то, что Тимур срочную служил в десанте.
Сначала Тимур отказывался. В своём дворе у него, кроме оклада, бывали небольшие, но приятные приработки. Кому-то машину из-под снега помочь откопать, кому-то кота похоронить, кому-то на почту сходить за посылкой. А в Мавзолее что? Автомобили на Красной площади никто не паркует, покойники у кремлёвской стены житейских нужд не имеют. А оклад тот же.
Однако он поразмыслил и решил, что дело того стоит. Объём работ обещал быть небольшим, к тому же на службу выходить надо было раз в три, а то и четыре дня, частой обработки метлой или скребком объект не требовал. Да и жена Раиса была «за»: а вдруг у сына Марата всё сладится с его Татьяной и пойдут внуки? Как раз будет время исполнять функции молодого деда. К тому же она хотела гордиться своим мужем: одно дело просто дворник, а другое – дворник у Ильича.
Тимур быстро освоился с новой работой, благо на службу он заступил в июле, когда трудиться почти не приходилось: тополиный пух уже прошёл, а осень ещё была за горами и ветер пока что не забрасывал на трибуну опадающую листву из Александровского сада. Зимой стало труднее: после снегопадов надо было сперва счищать снег со ступенек, потом прокапывать путь между гранитных берегов трибуны. В такие дни ему в помощь давали стайку молодых шумных стажёров. В основном это были ребята из Узбекистана и Киргизии, и он едва понимал их язык.
Зато его отвозила на работу и привозила с работы настоящая чёрная «волга», одна из немногих оставшихся в кремлёвском гараже; начальники-то больше ездили на «мерседесах», которые потом вымерли, уступив место «аурусам». Он иногда чувствовал себя важной птицей прежнего времени.
Работал он обычно ранним утром, чтобы не привлекать слишком много внимания к своему труду. Пройдя метлой половину трибуны, он прислонял её к парапету и отдыхал. Он разглядывал здание ГУМа, жемчужную брусчатку, редких посетителей - шатких ночных повес, под конец гулянки потянувшихся сюда на зов истории.
Над ним темнело, медленно закручиваясь в водоворот, великое небо Империи. Под его ногами, как ему казалось, очень-очень глубоко, в хрустальном гробу, билось мёртвое сердце Ильича. Тимур верил, что у Ильича всё ещё есть сердце и что оно бьётся, отмеряя наши секунды на этом свете. Он вспоминал, как в молодости его вместе с другими коммунальщиками Москвы отрядили на демонстрацию трудящихся 7 ноября. Они пару дней репетировали где-то в Лужниках, каждое движение нужно было отработать: вот так идём, вот такой транспарант несём, вот так поворачиваем головы к трибуне, улыбаемся и машем. На нас будет смотреть руководство страны, всё Политбюро. И Андропов? Ну да, конечно, и Андропов тоже.
Тимур шёл по площади и, проходя мимо Мавзолея, пытался разглядеть Андропова. Но ни под одной шапкой-пирожком не было его лица. Этот не он, тот тоже не он. Шёл мокрый снег, может быть, поэтому не было чётко видно. Потом он узнал: не было в тот раз Андропова. Генсек уже серьёзно болел, и страна, ещё не понимая того, болела вместе с ним.
Постепенно Тимур стал воображать: а что, если бы сейчас мимо него потекла эта человеческая река - передовики производства, посланцы трудовых коллективов. Завод «Серп и молот», завод имени Орджоникидзе, фабрика «Ударница», ЗИЛ… Или так: он принимает парад. Прославленные мотострелки, танки Кантемировской дивизии, мощные тягачи с длинными прицепами, на которых мирно спят толстенные металлические сигары - оружие сокрушительного ответного удара…
Тимур не на шутку заинтересовался историей своего места работы - вот этой самой трибуны. Обилие свободного времени ему пригодилось. Он стал ходить в библиотеки, листать старые газетные подшивки, просил скопировать фотографии, которые он в них находил. Постепенно у него дома образовалась целая коллекция: год за годом, праздник за праздником, вожди, вожди, вожди.
Но на этом он не остановился. Он стал собирать вещи, которые он видел на этих фото. Ходил по рынкам, по секонд-хендам, искал похожее - и многое находил. Вот походный френч Сталина, вот его белый китель и фуражка. Вот круглая чёрная шляпа Мао. Вот лихо заломленный берет Фиделя. Вот серая «федора» Хрущёва. Вот каракулевый пирожок Брежнева. Как ни странно, проще всего оказалось найти военную форму, в которой генерал Эйзенхауэр любовался советскими физкультурницами.
Окружив себя вещами, источавшими аромат власти, Тимур стал думать, что с ними делать дальше. И придумал надевать их под свою рабочую одежду, оранжевую робу или ватник, в зависимости от сезона, и в таком виде ходить на работу. Улучив момент, когда никто не смотрел в его сторону, он снимал с себя верхний слой одежды и как будто бы переносился в другую эпоху. Это был странный священный эксгибиционизм. Давно ушедшее время начинало вращаться вокруг него, он чувствовал себя в центре истории - и начинал верить, что этот маскарад раскрывает в нём истинное «я», что дворницкая метла и скуластое морщинистое лицо - это случайное и наносное. Он только не мог выбрать, кто из вождей прошлого это «я» лучше отражает. В сталинском френче ему хотелось веско поправлять маршалов и чертить новые границы Европы. Роль Хрущёва его воодушевляла так, как будто бы рядом с ним стоит молодой улыбающийся Гагарин, только что вернувшийся с космических высот, и ещё ему хотелось показать всему миру какую-нибудь кузькину мать. А в брежневском пирожке на него накатывало сладкое благодушие.
Но то, что происходит на Красной площади, непременно отзовётся во всём мире. Какие-то юные папарацци, вечно всё вокруг щёлкающие на свой телефон, засняли Тимура в тот момент, когда он появился на трибуне во френче и, между прочим, с приклеенными усами. После того, как это фото разместили в сети, пополз слух о том, что в час между собакой и волком на Мавзолее появляется Иосиф Виссарионович и это грозит государству то ли роковыми бедами, то ли, наоборот, неминуемым процветанием. Охотников понаблюдать за площадью в этот час прибавилось, и сведения стали поступать самые противоречивые. Кто-то видел на трибуне К.У. Черненко, кто-то товарища Ле Зуана, а кто-то и вовсе Джафара Нимейри. Сошлись на том, что каждый наблюдатель видит того призрака, который наиболее соответствует его общественно-политическим идеалам.
Наконец, подключились зарубежные СМИ. Корреспондент Wall Street Journal провёл неделю подряд, прячась за углом ГУМа на Никольской, и отличная оптика подсказала ему, что на трибуне в разных обличиях возникает один и тот же человек, личность которого в современном мире установить оказалось несложно. Звонок в квартиру Фархадовых, потом встреча в «Кофемании» на Кудринской площади, и в американском издании вышло большое интервью под названием «Я - история Советов». Много отличных фото - Тимур в оранжевом ватнике, в пиджаке, в кителе, с метлой, с трубкой, с сигарой, с орденом Победы и пятью звёздами Героя на груди. И много путаной ерунды - головокружение от успехов, догнать и перегнать, наше дело правое, коммунизм к 2080 году, экономика должна быть экономной и так далее. Ох, не надо было, Тимур, соблазняться ни заграничной славой, ни гонораром. Неправильно ты поступил, Тимур, сжёг лягушачью шкурку.
Тимура на работе больше не видели. И вообще нигде не видели. Квартира на первом этаже в Большом Матросском опустела, а соседи делали вид, что такая семья здесь никогда не жила.
Версии были разные. Кто-то говорил, что на волне успеха Фархадовы уехали в Штаты и затерялись где-то на Среднем Западе. Иные же утверждают, что специальные службы отвезли дворника на Урал для темпоральных экспериментов в секретном Институте проектирования будущего, расположенном в глубокой отработанной шахте. А жена? Жена работает в школе, в Тавде или Ревде, она же словесник, а словесники всюду нужны. А сын? А сын после начала СВО уехал в Белград, а то вы не знаете, где у нас теперь все программисты.
Впрочем, всё это отговорки. Правды мы никогда не узнаем. Но если прислушаться ночью, слышно, как бьётся сердце в хрустальном гробу. Сердце, которого там не должно быть, которое тысячу раз мертво. Отсчитывает секунды, оставшиеся до чего-то важного.
Похожие новости: