В этот день 120 лет назад, 24 мая 1905 года, родился Михаил Шолохов. Он получил Нобелевскую премию еще тогда, когда она вручалась лучшим писателям.
О войне с фашистами этот великий мастер, военкор газет «Правда», «Красная звезда» и Совинформбюро написал первую часть своего знаменитого романа «Они сражались за Родину», а также несколько пронзительных очерков и рассказов.
«Судьба человека» была опубликована почти через 12 лет после окончания Великой Отечественной. Еще спустя два года, в 1959-м, на экраны вышел одноименный фильм Сергея Бондарчука. И с тех пор хорошую литературу о войне невозможно представить без этой короткой истории, вобравшей в себя столько мужества, боли, любви и отчаяния, сколько не поместится и в солидный роман.
Шолохов не хотел изображать военные будни в эпическом ключе. Бондарчук же не удержался и добавил в свою картину несколько панорамных батальных сцен. Тем не менее рассказ с кинолентой очень близки духовно и стилистически. События видим и там, и там глазами главного героя. Соколов — трудяга, шофер, сугубо нестроевой, пусть и успевший повоевать в Гражданскую.
«Работал я эти десять лет и день и ночь. Зарабатывал хорошо, и жили мы не хуже людей, — рассказывает этот человек. — И дети радовали: все трое учились на «отлично», а старшенький, Анатолий, оказался таким способным к математике, что про него даже в центральной газете писали. Откуда у него проявился такой огромадный талант к этой науке, я и сам, браток, не знаю. Только очень мне это было лестно, и гордился я им, страсть как гордился!
За десять лет скопили мы немного деньжонок и перед войной поставили себе домишко об двух комнатках, с кладовкой и коридорчиком. Ирина купила двух коз. Чего еще больше надо? Дети кашу едят с молоком, крыша над головою есть, одеты, обуты, стало быть, все в порядке. Только построился я неловко. Отвели мне участок в шесть соток неподалеку от авиазавода. Будь моя хибарка в другом месте, может, и жизнь сложилась бы иначе... А тут вот она, война».
Для него, как и для миллионов других солдат, мир войны был непонятным, неразумным, диким и невыносимо жестоким. Но пришлось в нем учиться выживать. Тут-то и проявляется, указывает автор, настоящий характер человека. Один из пленных пытается выдать взводного командира немцам, а Андрей Соколов совершает первое в жизни убийство: цена предательства в такой ситуации высока до предела.
Он преодолевает все испытания, не пасует и перед лицом смертельной опасности. Даже комендант лагеря Мюллер, оценив его достойное поведение, поступает как не лишенный благородства воин: оставляет Соколова жить дальше. Ставший легендарным благодаря отечественному кинематографу эпизод заслуживает того, чтобы воспроизвести его в авторском варианте полностью:
«Он (комендант. — «Свой») встал и говорит: «Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». — «Воля ваша», — говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».
Я было из его рук и стакан взял и закуску, но как только услыхал эти слова, — меня будто огнем обожгло! Думаю про себя: «Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу немецкого оружия?! А кое-чего ты не хочешь, герр комендант? Один черт мне умирать, так провались ты пропадом со своей водкой!»
Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: «Благодарствую за угощение, но я непьющий». Он улыбается: «Не хочешь пить за нашу победу? В таком случае выпей за свою погибель». А что мне было терять? «За свою погибель и избавление от мук я выпью», — говорю ему. С тем взял стакан и в два глотка вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: «Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишите меня».
Но он смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю». Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: «Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает: «Что же ты не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать». Надул он щеки, фыркнул, а потом как захохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецки: видно, переводит мои слова друзьям. Те тоже рассмеялись, стульями задвигали, поворачиваются ко мне мордами и уже, замечаю, как-то иначе на меня поглядывают, вроде помягче.
Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.
После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на груди два Железных креста, вышел из-за стола безоружный и говорит: «Вот что, Соколов, ты — настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я — тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестные войска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость, а потому я великодушно дарю тебе жизнь. Ступай в свой блок, а это тебе за смелость», — и подает мне со стола небольшую буханку хлеба и кусок сала.
Прижал я хлеб к себе изо всей силы, сало в левой руке держу и до того растерялся от такого неожиданного поворота, что и спасибо не сказал, сделал налево кругом, иду к выходу, а сам думаю: «Засветит он мне сейчас промеж лопаток, и не донесу ребятам этих харчей». Нет, обошлось. И на этот раз смерть мимо меня прошла, только холодком от нее потянуло...»
Но злоключения, вцепившись мертвой хваткой, не отпускают. Сначала — неудачная попытка побега, когда его чуть не растерзали пущенные по следу собаки. Дальше — в сердцах произнесенные слова, приведшие к коменданту лагеря на рандеву, заведомо чреватое смертью. И наконец — чудовищные вести об участи родных: сначала о гибели дочек и жены, потом — апофеоз трагедии — о смерти сына от пули немецкого снайпера в День Победы.
Швыряет человека, доброго и сильного, как пробку или какой-то иной схожий по свойствам предмет, — по-видимому, хочет объяснить нам рассказчик. В тексте возникает образ песчинки, «заброшенной в чужие края военным ураганом невиданной силы».
Природа (действие происходит во время первой послевоенной весны) живет по незыблемым законам, ведет себя более чем предсказуемо: умирает и возрождается, чахнет и благоухает каждый год. «А человек?» — словно задается вопросом автор. А человек сопротивляется враждебным обстоятельствам, старается поступать, как должно. Зная, что товарищи остались без снарядов, Соколов спешит в дорогу. При этом осознает, что угодит под шквальный фашистский обстрел. Но он обязан проскочить, обязан.
Человеческие силы не бесконечны. Что ждет маленького Ванюшку и его нового родителя, у которого не на шутку стало прихватывать сердце? Недаром почти каждую ночь видит Соколов во сне свою убитую семью...
Финал остается открытым. Однако вывод прост: если, не дай Бог, и впредь суждено быть игрушкой в руках судьбы, то все равно терпеть мытарства в одиночку — пустое дело. «Одному-то и курить, и помирать тошно», — говорит в начале рассказа солдат Андрей. А ближе к концу, вспоминая о встрече с Ванюшкой, подытоживает: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать». Какой бы мелкой частичкой ни чувствовал себя человек, затянутый в водоворот исторических событий, главное — помогать ближнему, заботиться о тех, кто слаб. И, само собой, Родину защищать. Таково простое и великое завещание Михаила Шолохова.
По материалам журнала «Свой»
На фото: советские военные корреспонденты Михаил Шолохов (слева на первом плане), Евгений Петров и Александр Фадеев на Западном фронте. Август 1941 г. Фото: Георгий Петрусов/ТАСС и (на анонсе) кадр из фильма «Судьба человека». Фото: РИА Новости