Симфония жизни: Чайковский и его любовь к Родине

Потомок малороссийских шляхтичей по отцу и французских переселенцев по матери, он к своему дворянскому происхождению относился с иронией. Даже подвергал сомнению семейные легенды. С детства любил Россию, причем с такой страстностью, на которую мало кто способен.

Его родитель, горный инженер, был начальником сталелитейного завода. Чайковские жили в поселке Воткинске, в прекрасной усадьбе. В семье было пятеро детей, но к Петру всегда относились по-особому.

Хрустальный мальчик

Мама Александра Андреевна и гувернантка Фанни Дюрбах понимали, что Петя — необыкновенный ребенок, с ранимой психикой и рано проснувшимися талантами. Всячески старались оберегать «хрустального мальчика», как его называли близкие. С трех лет он не расставался с роялем, в четыре написал свое первое произведение — «Наша мама в Петербурге». Мелодии звучали в его голове постоянно, и в этом родные видели признаки душевной болезни. В какой-то момент мальчику даже запретили подходить к инструменту. Кроме музыки он сочинял стихи, например, такие:

О! Отчизна моя дорогая!

Предстою я с мольбой

Пред Всевышним:

— Сделай так, чтобы не был я лишним

Для России моей дорогой...

Гувернантка называла его «маленьким Пушкиным», а он был еще и маленьким патриотом. Заморским кушаньям предпочитал щи, студень и квас, и все это ему подавали почти ежедневно. Любил смородиновый чай, а в своей любви к Отечеству буквально неистовствовал. Однажды, разглядывая карту Европы, стал от переизбытка эмоций осыпать территорию России поцелуями, а Старый Свет — плевками…

Фанни отчитала его: «Пьер! Прекратите немедленно! Как вы можете плевать на страны, где живут такие же люди, как мы. Стыдно презирать людей за то, что они не русские. Я — француженка. Значит, вы и меня не уважаете?» «Вы не обратили внимания, что я прикрываю рукой вашу Францию», — ответил тот, кто напишет много лет спустя увертюру «1812 год».

Он был чрезвычайно эмоционален, часто плакал. Так было и во время расставания с любимой гувернанткой, когда семья Чайковских навсегда покинула Воткинск. После отставки отца, получившего погоны генерал-майора, семейство переехало в Москву, а затем в Петербург. Пете было 14, когда умерла мама. Трудно сказать, как бы юноша перенес эту потерю, если бы не увлеченность музыкой.

Дальше по семейной традиции он должен был получить хорошее образование. Поступил в престижное Императорское училище правоведения. В этом закрытом учебном заведении вновь поступившие обучались и жили, как в интернате, еще подростками. В одном классе с Чайковским учился Леля, в будущем — поэт Алексей Апухтин и друг на всю жизнь. Педагоги любили Петра, считали его способным студентом. Но как же ему не хотелось быть правоведом…

Юстиция и консерватория

По окончании училища его приняли в министерство юстиции. У молодого человека, с детства жившего в мире дивных мелодий, карьерного рвения не наблюдалось, однако имелись способности к тому, чтобы выйти в большие люди. Чайковский был на хорошем счету, но мечтал только о музыке. В конце концов стал одним из первых студентов Санкт-Петербургской консерватории. При этом несколько лет не бросал министерскую службу.

Его дипломную работу — кантату «К радости» — лучшие русские музыканты почти единодушно признали посредственной. Еще не найдя себя в композиции, будущий мэтр уехал из Петербурга в Москву, где начал преподавать.

Пожалуй, первым произведением Чайковского, признанным широкой публикой, стала симфоническая поэма «Ромео и Джульетта». Появились поклонники, в том числе Надежда фон Мекк, которая в дальнейшем станет поддерживать его финансами. Они будут активно переписываться, но никогда не встретятся. Такие отношения оба сочтут приемлемыми, а Петр Ильич получит возможность путешествовать и творить.

К концу 1870-х он написал свои лучшие вещи: Первый концерт для фортепиано с оркестром, оперу «Евгений Онегин», балет «Лебединое озеро»... До Чайковского к балетной музыке многие относились пренебрежительно, он же превратил ее в сложный, драматически насыщенный жанр. В 1880 году за увертюру «1812 год» автор получил орден Святого Владимира IV степени. С этого времени ему стал покровительствовать император Александр III.

Петр Ильич написал еще два сказочных балета — «Спящую красавицу» и «Щелкунчик». В прежних балетных постановках — русских, французских, итальянских — музыка считалась чем-то второстепенным, вспомогательным, этаким удобным фоном для виртуозного танца, эффектной хореографии. Чайковский этого решительно не принимал, насыщал свои партитуры волнующими психологическими подтекстами.

Его мелодии одухотворяли танец, отражали философскую суть сказочной подосновы, вдохновляли артистов, поднимая их над мирской суетой.

Сегодня классический балет немыслим без трех его шедевров. И для публики, и для хореографов творчество нашего гения остается загадкой, которую каждый раскрывает на свой лад. Главное в балетах Чайковского то, что их возвышенная музыка врачует души, доказывает всем нам, что существует не только земной, суетный мир, но и небесное измерение.

Конечно же, у гениального композитора нашлись и критики. Для апологетов почвенного, «истинно русского» мелоса, на котором основывалось творчество наших замечательных авторов Римского-Корсакова и Мусоргского, музыка Петра Ильича была как бы недостаточно земной, не вполне народной. До поры до времени ее русская суть не была очевидна. Впрочем, никто не был так строг к произведениям Чайковского, как он сам. Например, считал очень далеким от совершенства своего «Евгения Онегина», опасался, что исказил великий замысел поэта, терзался тягостными раздумьями вплоть до мыслей о самоубийстве. Утешая себя, говорил: «Пусть опера моя будет несценична, пусть в ней мало действия! Но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку, потому что меня на это непреодолимо тянет. Я совершенно погружен в сочинение оперы». В то же время боялся, что театральная атмосфера опошлит поэзию Александра Сергеевича. В какой-то мере опасения были не беспочвенны, успех к опере пришел не сразу. Зато и полюбили ее по-настоящему. Премьера состоялась в 1878 году, а к концу XIX века никто не сомневался: «Онегин» Чайковского — бесспорная классика, единственная в своем роде поэтическая опера.

Он много дирижировал, концертировал и в России, и в Европе. Но самый большой успех ожидал его в США. В 1891 году в Нью-Йорке наш композитор выступил на открытии нового концертного зала «Карнеги-холл». Америка потрясла русского мэтра лифтами, горячей водой в ванной и небоскребами в десять этажей. К тому же его труды и талант наконец-то оценили по достоинству. «Есть мои вещи, которых в Москве еще не знают, — а здесь их по нескольку раз в сезон исполняют и пишут целые статьи и комментарии к ним... Я здесь персона гораздо более важная, чем в России», — удивлялся Петр Ильич. За границей его носили на руках, но он не мыслил себя вне Отечества и не мог долго пребывать на чужбине, признавался: «Я люблю путешествовать в виде отдыха за границу — это величайшее удовольствие. Но жить можно только в России. И только живя вне ее, постигаешь всю силу своей любви к нашей милой, несмотря на все ее недостатки, Родине». Кстати, названия своих произведений на афишах он непременно писал на русском языке, не беспокоясь о том, что это может снизить число желающих послушать его музыку. «Всякое ухаживание за заграницей мне не нравится. Пусть они идут к нам, а не мы к ним. Придет время, и захотят они наших опер, тогда мы не только заголовки, но и весть текст переведем на иностранный», — рассуждал наш гений.

Культ Чайковского сохранился в Америке до сих пор. Даже увертюра «1812 год» звучит в Штатах в праздничные дни — как торжественная музыка, воспевающая человека, силу его духа, умение побеждать. Пресловутая политика «отмены» нашей культуры в XXI веке не смогла противостоять этой мощи, красоте мелодий, наполненных любовью к России.

Все можно выразить нотами…

Он и на Родине по-прежнему самый популярный из композиторов-классиков, ибо по-русски эмоционален и понятен всякому соотечественнику. Гармония у Чайковского всегда определяется содержанием. Сказочную магию «Щелкунчика», трагедию Шестой симфонии, печаль романсов Петра Ильича роднит главное — национальная укорененность. У него не было экспериментов ради оригинальности, самовыражения. Таинственную историю пушкинской «Пиковой дамы» он поведал меломанам с таким мастерством, что получилась не просто опера, но великая мистерия о человеческом бытии с его добродетелями, пороками, страстями… Интонационное изящество и аура печали приближают слушателя к стремлению раскрыть секрет мастера, который, как никто другой, мог выразить в музыке неизбывную грусть, душевную муку, непреходящие скорби мира.

В то время на нашем музыкальном олимпе властвовали композиторы «Могучей кучки» и их идеолог, критик Владимир Стасов. Для них Чайковский был недостаточно глубок, не вполне «социален», чересчур лиричен. И мужицкую Россию показывал «не так, как нужно», и в камерных произведениях якобы не достиг совершенства. Словом, оказался в русской музыке почти изгоем. Да он и не мог быть иным, искусство и жизнь Петр Ильич и «кучкисты» понимали слишком по-разному. Путешествуя по Европе, Чайковский писал: «Я не встречал человека, более меня влюбленного в матушку Русь вообще, и в ее великорусские части в особенности».

Последние годы жизни он провел в окрестностях Клина, в том числе в доме, в котором умер, где в наши дни открыт его музей. «Какое счастие быть у себя! Какое блаженство знать, что никто не придет, не помешает ни занятиям, ни чтению, ни прогулкам!» — писал композитор Надежде фон Мекк.

Он знал и понимал современную на тот период музыку, однако сам подобную не сочинял, моде на усложненные приемы не поддавался. Искал чистоты и гармонии. «Красота... состоит не в нагромождении эффектов и гармонических курьезов, а в простоте и естественности», — таким было кредо Чайковского.

В клинском доме на Московском шоссе он написал Шестую симфонию, известную также под названием «Патетическая». Здесь автор вел, по существу, разговор о жизни и смерти. Премьера состоялась за полторы недели до ухода великого композитора в мир иной. Большого успеха тогда произведение не снискало, Чайковский же считал его заветным, главным.

Симфония жизни и смерти

Любимой кузине Анне Мерклинг смысл этой симфонии он расшифровал так: «Первая часть — детство и смутные стремления к музыке. Вторая — молодость и светская веселая жизнь. Третья — жизненная борьба и достижение славы. Ну, а последняя, — это De profundis, то есть молитва об умершем, чем все кончаем, но для меня это еще далеко, я чувствую в себе столько энергии, столько творческих сил; я знаю, что создам еще много, много хорошего и лучшего, чем до сих пор». Для многих поклонников его творчества «Патетическая» — не что иное, как описанная нотными знаками история страстей Христовых. Впрочем, разные версии, интерпретации на сей счет будут возникать до тех пор, пока существует музыка.

Возможно, жизнеутверждающий финал этой «повести» — всего лишь прикрытие очередной депрессии, и в своей последней симфонии Чайковский прощался с трудным земным странствием?

Как бы то ни было, надежд на лучшее и творческих замыслов он в ту пору не оставлял. Чехов посвятил ему сборник рассказов «Хмурые люди». Они дружески пообщались и почти договорились вместе написать оперу. Антону Павловичу хотелось попробовать себя в роли либреттиста! Увы, двум великим Ч реализовать совместный проект не удалось.

После премьеры Шестой симфонии в ресторане Лейнера на Невском Петр Ильич за ужином попросил стакан холодной воды. Принесли некипяченую, а в городе свирепствовала эпидемия холеры. Свой стакан Чайковский выпил до дна, а на утро почувствовал себя крайне скверно, вызвал врача. Диагноз подтвердил самые худшие опасения. Через четыре дня мучений композитор скончался в петербургской квартире своего брата и соавтора (писал оперные либретто) Модеста, в доме №13 на Малой Морской.

Русского гения хоронил весь Петербург, включая царскую семью. Вскоре в богемных кругах стали множиться слухи о самоубийстве — якобы из-за творческого кризиса и нервной болезни. Эту «версию» распространяли недруги Чайковского из музыкального мира. Официальная история смерти намного достоверней. В 53 года мэтр выглядел гораздо старше своих лет, здоровье Петра Ильича было отнюдь не богатырским, а таких холера убивает в первую очередь. С одним она не способна была справиться — с бессмертием его великой музыки.