Похитонов возвращается: художник, о котором мы не знали

Этот мастер много лет прожил в Западной Европе, где вдохновлялся творчеством зарубежных пейзажистов. Несмотря на признание за границей, в душе он всегда оставался русским художником. Из-за превратностей судьбы свое последнее пристанище Иван Похитонов обрел вдали от родины, в Бельгии.

Долгое время его имя в России помнили немногие. Ситуация начала меняться лишь в 1963 году, когда проведенная в Третьяковской галерее выставка открыла для зрителей творчество этого работавшего в технике миниатюрной живописи художника. Что же сегодня нам известно о нем? Будущий мастер появился на свет в дворянской семье на Херсонщине. Его отец был отставным военным. Предки матери перебрались в Россию из Сербии в XVIII веке. Поначалу Иван не собирался посвящать свою жизнь изобразительному искусству. По окончании гимназии в Николаеве отправился в Москву, где поступил в Петровско-Разумовскую земледельческую и лесную академию. Проучился там недолго, был исключен за участие в деятельности кружка нечаевцев. Тогда же начал увлеченно рисовать, правда, еще не задумывался о том, чтобы заниматься живописью профессионально. Молодой человек поступил на естественное отделение Новороссийского университета в Одессе. Некоторые подробности его жизни известны благодаря друзьям художника, например, бельгийцу Эмилю Витмёру, опубликовавшему статью о Похитонове в 1924 году, спустя три месяца после его смерти.

«В университете он увлекся зоологией и прилежно посещал занятия молодого профессора Мечникова. Возникшая между ними дружба продлится до конца дней знаменитого русского ученого. Живопись студент не бросает, но для него это пока лишь досуг и развлечение. Во время путешествия в Швейцарию вместе с матерью и больной сестрой в 1871–1872 годах он много занимается живописью в Женеве. Один из торговцев картинами, не без уговоров, в конце концов соглашается выставить его работы в своем магазине, и поверите ли, но уже на следующий день они нашли покупателя. Этот успех никак не повлиял на жизненные планы молодого человека. По возвращении в Россию он самым прозаическим образом поступает на службу в один из одесских банков. Через несколько месяцев такой жизни, столь мало отвечавшей его любви к широким просторам, он, подчиняясь желанию родителей, вступает в управление семейным имением. На протяжении ряда лет Похитонов ведет, таким образом, жизнь обычного помещика».

В действительности как раз тогда Иван принял решение посвятить себя искусству. На эти мысли его натолкнула 5-я Передвижная выставка, которую он посетил в Елисаветграде. Вскоре будущий мастер отправился в Италию, а в 1877 году приехал во Францию. Внук художника, композитор и дирижер Игорь Маркевич, приводит в воспоминаниях интересные биографические факты: «Париж позволил Ивану Павловичу понять самого себя — в 27-летнем возрасте. В этом кипящем котле культур... внезапно формируется антиконформизм моего деда. Его склонность к богеме — цыганская склонность? — заставит его забыть и факультет естествознания, и благоразумные проекты управления семейным имением и финансами. Прощайте, телята с коровами, свиньи и наседки. Похитонов выставляет свои первые работы, и внезапно приходят заказы и предложения контрактов».

При этом, по утверждению Витмёра, художник отличался весьма вольнолюбивым нравом: «Он никогда ни у кого не учился рисунку и не посещал академий живописи. Будучи натурой мощной, достаточно зрелой для самостоятельного приобретения опыта и преодоления совершенных ошибок, благодаря своим первоклассным способностям Похитонов сумел обойтись без наставников. Вообще любая навязанная извне дисциплина была ему чужда; он испытывал — и это чувство осталось в нем до самой старости — не только инстинктивное отторжение, но даже какую-то мистическую боязнь в отношении любого обучения. Шалопаи, прогуливающие уроки в школе, и студенты, не отличающиеся прилежанием, могли быть уверены, что найдут у него понимание и снисхождение. В марте 1876 года, ничего не говоря друзьям, он впервые принял участие в выставке. Это был Салон на Елисейских полях, где он представил портрет, пейзаж и голову собаки. Ему повезло: вскоре его представили Мейсонье, которому рассказали о молодом русском, мечтающем услышать его мнение. Великий художник, тогда находившийся на вершине своей славы, рассматривал этюды русского живописца с возгласами изумления и восхищения. Похвала от столь высокого авторитета стала началом популярности Похитонова».

О внезапном успехе деда рассказывал и Маркевич: «Я видел контракт, подписанный с Жоржем Пти на семьдесят лет, с ежемесячными выплатами по тысяче франков золотом без каких-либо обязательств относительно объема сделанного. Эпоха зажиточная и нерасчетливая, когда одна картинная галерея могла обеспечить художника вплоть до столетнего возраста».

В последующие десятилетия мастер постоянно перемещался между Западной Европой и Россией. На родине его творчество также получило признание, причем на высочайшем уровне. Игорь Маркевич писал: «Отголоски парижских успехов Похитонова донеслись до ушей Александра III, который нанял художника для поездки в Болгарию, дабы запечатлеть в серии панно основные места, где в качестве еще наследника-цесаревича он стоял лагерем во время Русско-турецкой войны... Со своей стороны, императрица Мария Федоровна поручила Похитонову написать во Франции пейзажи тех мест, которыми любовался ее сын Георгий во время болезни, впоследствии унесшей его жизнь... Из-за этих же заказов при приеме в Императорскую академию художеств Ивану Павловичу дали звание «пейзажиста-баталиста»...»

О своей бабушке, первой супруге художника, Маркевич поведал: «Матильду фон Вульферт Похитонов встретил в Париже. Моя бабка изучала там медицину, что для ее круга означало немалое свободомыслие. Как и большая часть тогдашнего финляндского высшего класса, ее семья имела германско-шведское происхождение. У Матильды имелась и бабка-француженка, урожденная Паризо де ла Валетт, предок которой, великий магистр Мальтийского ордена, основал в 1566 году порт, носящий его имя».

У супругов со сложными характерами семейная жизнь не заладилась, а потом и вовсе случилась скандальная история. Вот как описал ту ситуацию Маркевич: «Она (мама Матильды. — «Свой») отправила из Санкт-Петербурга во Францию свою младшую дочь, тогда шестнадцатилетнюю, чтобы прежде всего информировать мать о ситуации, а затем и восстановить гармонию в жизни сестры. Это и ускорило катастрофу... Любовь вспыхнула с первого взгляда. Неумолимая, как в греческой трагедии, судьба подхватила Ивана Павловича и его юную свояченицу. Ослепленные любовью, они словно наивно ждали от бабушки, что она примет последствия сложившегося положения. Но натолкнулись на стену, которую унижение, боль и мораль сделали непреодолимой. Гнев небесный нарастал час от часу, и Иван Павлович покинул семейный очаг в обществе Евгении. Они ставили себя в свете в положение отверженных».

Матильда до конца дней не давала мужу развод, вследствие чего Похитонову и Евгении Вульферт не удалось узаконить свой союз.

Но если в семейной жизни ему пришлось преодолевать большие сложности, то в карьере, напротив, все шло гладко. При этом, несмотря на успех за рубежом, он никогда не разрывал связей с Отечеством. В первые годы в Париже мастер участвовал в организации Общества взаимного вспомоществования русских художников, занимался живописью под руководством Алексея Боголюбова, писал портрет Ивана Тургенева, с коим сразу же подружился. В России регулярно выставлялся на Передвижных выставках. В 1896 году Павел Третьяков приобрел у художника для своей галереи два десятка работ. Подробности этой истории можно узнать из адресованного меценату письма Похитонова:

«Первого сентября нового стиля я послал на Ваше имя в Москву пять ящиков, содержащих двадцать маленьких панно моей работы; теперь посылаю Вам бюллетени и лист с названиями, номерами, соответствующими таковым же на панно и рамках, и с ценой, выставленной против каждой из них. Цены я назначил для удобства в рублях, и как видите, самые скромные: далеко меньше половины того, за что я продавал мои картины до настоящего времени. Делаю я это, потому что мне бы хотелось иметь в Вашей галерее возможно большее количество моих работ. А так как при покупке принимается в расчет не только художественное достоинство вещи, но и ее стоимость, то я и оценил их возможно дешево. Продавать ведь все равно нужно, так лучше же сделать это для галереи и так, чтобы не сбить себе цены на парижском рынке... Нечего и говорить, что я буду очень рад, если посланные вещи понравятся Вам, и Вы оставите их за собою, но повторяю еще раз, Павел Михайлович, мою просьбу — совершенно не стесняться в том случае, если Вы почему-нибудь найдете неподходящим приобретение той или другой вещи, или даже — всех их огулом».

В 1902 году он приобрел в Минской губернии усадьбу Жабовщизна, где затем прожил несколько лет. В 1905-м посетил Льва Толстого в Ясной Поляне. В письме Евгении Вульферт Похитонов делился впечатлениями от встречи со знаменитым писателем: «Лев Николаевич молодым бодрым движением поднялся мне навстречу. «Я вас давно знаю, — начал он после обычного приветствия. — Мне много говорил о вас покойный Тургенев. Вы охотник? Он все восхищался вашим вальдшнепом. Ведь у вас была такая картина?» Не прошло и минуты, как от моей давешней натянутости не осталось и следов. Точно моим собеседником был не Лев Николаевич, не Толстой — гений, этот апухтинский орел, парящий «легко и вольно над землею», а мой давнишний простой, заурядный знакомый. Я много слыхал от людей, лично знавших Толстого, о той простоте и доступности, которую так подчеркивал в разговоре со мной мой извозчик. Видимо, черта эта особенно бросалась в глаза всем, кому довелось хоть раз видеть «великого писателя земли русской»... Толстой был так прост, так обыден, так зауряден, сказал бы я, если бы речь шла о чем-нибудь другом, и если бы в нем не было неожиданных проблесков покойного [Тургенева] — определенного ума, которому ты подчиняешься, как подчинилась бы резюме своей собственной логики после долгой и упорной работы мысли. По наружности это русский мужичок, какого ты можешь встретить на каждом шагу; блуза и легкая с большими полями шляпа мешают [этому] полному сходству, и глядя на него в этом костюме, мне кажется, что таковы должны быть квакеры в Америке или буры в Африке; особенно когда он легко и как-то бочком сидит на сухой огнистой лошади».

В 1906 году живописец вернулся в Бельгию, но все равно продолжал регулярно приезжать на родину. После Октябрьской революции некоторое время прожил на Кубани. В 1919-м был вынужден уехать за рубеж. Через три года Иван Павлович скончался. Его слова в одном из писем Третьякову оказались пророческими: «Как себе хотите, а я все-таки русский художник, и мне грустно подумать о том, как мал и незаметен тот след, который я оставлю после себя на родине».

В последние годы в этом плане все выглядит не так безнадежно. В Третьяковской галерее в 2010-м и 2019-м прошли выставки работ Похитонова, и его имя становится все более известным российским ценителям искусства.