Годовщина Октябрьской революции заставляет вспомнить о ранних советских практиках, которые, как ни удивительно это кому-нибудь покажется, рифмуются с ранними постсоветскими. Патриотизм объявлялся устаревшей и вредной идеологией, русское национальное приносилось в жертву интернациональному, государствообразующий народ был лишён своего статуса. А затем, как и теперь, многое внутри страны изменила внешняя угроза. Но изменения оказались недостаточными – поэтому однажды Советского Союза не стало. Собеседник «АН» – Александр ВДОВИН, доктор исторических наук, профессор истфака МГУ.

Целенаправленное неравенство

– Советская Россия возникла, как известно, в 1917-м, а Советский Союз – пять лет спустя. Между «вождями» тогда вспыхнул спор. Сталин хотел, чтобы произошло расширение Советской России, чтобы она вобрала в себя прочие советские республики в качестве автономий. А Ленин хотел создать такое государство, у которого в названии нет привязки к народам и территориям, в котором Россия является одной из многих и которое в перспективе стало бы всемирным. Так и получился СССР.

– Ленин заявлял: «Целью социализма является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их». Он рассматривал отечество как «историческую категорию, отвечающую развитию общества на определённой его стадии, а затем становящуюся излишней». Таким образом, стратегия марксистско-ленинской национальной политики определялась целью слить нации. Представления о нациях и отечестве как явлениях, становящихся излишними при социализме, переводили традиционное национальное самосознание и патриотизм в разряд предрассудков. Предрассудков, свойственных отсталым людям, в наибольшей мере – крестьянским массам.

– Ленинско-сталинская национальная политика характеризуется парадоксальностью, или, как скажут марксисты, «диалектичностью». Если цель – слияние наций, то, казалось бы, зачем укреплять или даже формировать с нуля национальные идентичности для «угнетённых народов царской России»? Зачем создавать для них свою национальную школу, свою национальную интеллигенцию, свою национальную бюрократию с представлениями об особых – отдельных – национальных интересах? Марксистский ответ на это своеобразен: народность не может сразу прийти к интернационализму, ей нужно сперва пройти национальную фазу.

– По мнению Сталина, задача состояла в том, чтобы, цитирую его, «уничтожить ту фактическую отсталость (хозяйственную, политическую и культурную) некоторых наций, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию…» Сталин отмечал, что только «одна нация, именно великорусская, оказалась более развитой... Отсюда фактическое неравенство... которое должно быть изжито путём оказания хозяйственной, политической и культурной помощи отсталым нациям и народностям». Соответственно, те представители русской нации, кто не проявлял готовности должным образом помогать, рисковали быть обвинёнными в великорусском национализме или в уклоне к нему.

Николай Бухарин говорил, что русский народ необходимо искусственно поставить в положение более низкое по сравнению с другими народами и этой ценой «купить себе настоящее доверие прежде угнетённых наций». Михаил Калинин призывал поставить малую национальность в «заметно лучшие условия» по сравнению с большой. Эти установки в той или иной мере проводились в жизнь до тех пор, пока существовал СССР. Они же, на мой взгляд, в определённой степени обусловили его распад. Вячеслав Молотов и в 1977 году полагал, что более высокий уровень жизни в советской Прибалтике – явление не только нормальное, но и необходимое. «Наши прибалтийцы, – говорил он, – живут на более высоком уровне, чем москвичи. И нам это необходимо. Это политика, соответствующая интересам Москвы».

Метаморфоза по необходимости

– Сейчас это сложно представить, но в раннем СССР отсутствовала такая дисциплина, как история Отечества.

– В официозной исторической науке вплоть до начала 1930-х годов укреплялось основание для национального нигилизма и нигилистического прочтения дореволюционной истории. Русская историческая литература XIX века, как и русская классическая литература, подвергалась шельмованию на том основании, что якобы насквозь великодержавна. Атмосфера в стране была такова, что даже употребление в стихах слов «родина», «отечество», «Россия» считалось предосудительным, старомодным, взятым напрокат у чуждых революционному духу поэтов. Уже вторая половина 1920-х годов убедительно показала, что сулит духовной культуре доведённый до абсурда классовый подход. Врагами объявлялись все, кто не соглашался с антинациональной политикой властей. Псевдоинтернационалистам повсюду мерещился великодержавный шовинизм великороссов, который искоренялся с беспримерной жестокостью.

Повороту, то есть признанию великой роли отечественной истории и патриотических чувств в сплочении общества, способствовали известные события в Германии – приход к власти Гитлера. Осознание неизбежности войны заставило руководство СССР пересмотреть свои прежние взгляды на роль исторической дисциплины в школьном и вузовском образовании. Было признано необходимым использовать её для формирования общественного исторического сознания и воспитания патриотических чувств.

Кроме того, постановление СНК и ЦК от 13 марта 1938 года обязало ввести с 1 сентября обучение русскому языку во всех нерусских школах. Это постановление стало не только началом новой фазы в языковой политике – оно позволяло ускорить наступление нового этапа в строительстве многонациональной советской армии. В документе отмечался один из основных мотивов его принятия, который состоял в следующем: знание русского языка, то есть языка армейских приказов, команд, уставов и наставлений, «обеспечивает необходимые условия для успешного несения всеми гражданами СССР воинской службы в рядах РККА и ВМФ».

– А русский народ в советской идеологии превратился из «народа-угнетателя» в «первый среди равных».

– Более того, в 1937-м к титулам «первый среди равных» и «великий» добавился ещё один: «старший брат». Русский народ ещё должен был проявить себя в решении «особых задач» национальной политики, то есть играть донорскую роль. Но, поскольку требовать этого от русских по долгу «бывшей угнетающей нации» в конце 1930-х было уже невозможно, русский народ получил звание «старшего брата». В обязанности последнего, как известно, входит помощь младшим братьям.

Подзабытые к 1930-м годам понятия «Родина», «патриотизм» и сама русскость, проступавшая в отличительных чертах утверждаемой новой советской общности, допускались не по особой любви, а по необходимости. Вокруг русского народа сплотить новую общность было легче, чем на его отрицании. Сталин по сравнению со многими другими наследниками дела Ленина в России оказался в состоянии в наибольшей степени освободиться от врождённой русофобской болезни. Однако не приходится говорить о переходе Сталина и всего его окружения на русофильские позиции. Интернационализм – доктрина, предполагающая в конечном счёте преодоление национальных различий, а русская нация – в силу своей многочисленности и устойчивости – вызывала у интернационалистов наибольшие опасения насчёт осуществимости их замыслов. Освободиться от русофобии большевики-интернационалисты так просто не могли. Вопреки доктрине им приходилось маскировать свой генетический порок, постепенно выходить на путь уступок русским национальным чувствам. Использовать русский национализм для достижения тактических целей, в частности, для того, чтобы умерять чрезмерные притязания националистов иных национальностей.

Извлечь уроки

– Однако в конечном итоге притязания национальных бюрократий и интеллигенций оказались не только не поумерены, но и разогреты.

– Возможность перехода от этнического федерализма к территориальному, реально существовавшая и упущенная в 1945–1953 годах, была окончательно утрачена в 1977-м, когда принималась очередная Конституция СССР. Начавшаяся сразу же после смерти Сталина новая «коренизация» управленческих кадров в республиках обеспечивала преимущества лишь представителям «статусных» наций. Процесс укрепления этнических элит (исключая русскую) при Брежневе зашёл настолько далеко, что центр уже был не способен посягнуть на власть и интересы местных элит.

В «перестройку» руководящие республиканские элиты уже открыто обнаружили своё единство и помощь друг другу в разжигании сепаратизма, разрушении СССР и социалистического строя как такового. Характерно, что в постсоветский период они открыто проявили присущие им антидемократизм и шовинизм. Это обнаружилось в судорожном стремлении новых властей сохранить господство «своих» новых государств над оказавшимся в их пределах инонациональным населением и территорией его проживания (например, в Нагорном Карабахе, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье). В этом – основная причина межнациональных конфликтов и войн постсоветской эпохи.

При образовании Советского государства было отвергнуто само понятие государствообразующей нации и сделано всё, чтобы принизить русское национальное самосознание. Но в известном смысле русские были вынуждены играть государствообразующую роль. При этом, цитирую американского историка Терри Мартина, «только у русских не было своей собственной коммунистической партии. Партия потребовала от них примириться с их официально неравным национальным статусом – для того чтобы содействовать сплочению многонационального государства...». Политика, построенная на таких расчётах, была действенной на протяжении десятилетий. Но таких десятилетий оказалось не более семи.

– Сегодня, напомним, государствообразующая роль русских прописана в Конституции – это было сделано в 2020 году.

– Уже в 2014-м президент Путин заявил, что не является противником здравого национализма и при этом выступает против шовинизма, разрушающего многоконфессиональные государства. «Самый большой националист в России – это я. Но самый правильный национализм – это выстраивание действий и политики так, чтобы это пошло на благо народа», – сказал президент. Такие заявления не могут не воодушевлять русский народ новой надеждой на лучшее будущее.

Молотов в конце жизни констатировал: «Коммунистическая партия так и не решила русский вопрос – не решила, каким должен быть статус огромной РСФСР и русской нации в Советском Союзе». Я разделяю мнение современного российского историка В. Кузнечевского, что эта констатация «исчерпывающе отвечает на вопрос, почему Советский Союз в декабре 1991 года прекратил своё существование».

Обращение к истории национальной политики СССР позволяет вынести полезный урок. Необходимо взять на вооружение доктринальный принцип, выстраданный руководителями государства в канун грозных для отчизны испытаний и целиком оправдавший себя в Великой Отечественной войне. Принцип этот звучит так: интернационализм должен опираться на здоровый национализм.

Читайте больше новостей в нашем Дзен и Telegram