Издательство «МИФ» выпустило книгу «Советская культура. От большого стиля до первых рейвов». Мы пообщались с автором издания, известным искусствоведом и арт-критиком, главным специалистом по современному искусству отдела руководства Государственной Третьяковской галереи Кириллом Светляковым.
— Как возникла идея написать книгу, долго ли над ней работали?
— Эта книга написана по материалам моего лекционного курса «Плохой хороший человек. Антропология советского искусства», который был представлен на портале «Страдариум». Это не история стилей, а скорее рассказ о мировоззрении, страхах и культурных комплексах эпохи. На материале художественных произведений я попытался описать советского человека, проследить его культурное развитие от сталинского ампира до перестройки, реконструировать сознательное и бессознательное.
Упомянутому мной курсу предшествовали две большие выставки, прошедшие в Третьяковской галерее: «Оттепель» (2017) и посвященная эпохе застоя «Ненавсегда» (2020). Эти экспозиции представляли собой две первые части задуманной мной трилогии о советском искусстве — третья часть, рассказывающая о перестроечном периоде, ныне по ряду причин отложена на неопределенное время.
Книга, созданная в довольно короткий срок — менее чем за полгода, — написана в свободном научно-популярном стиле и является, по сути, набором эссе, которые тем не менее связаны между собой. Впрочем, рассказывая о советском человеке, построить повествование иначе было бы невозможно. Другое дело, что подобных описаний существует немало, но культурная и искусствоведческая составляющие в них практически отсутствуют — это преимущественно исследования социального характера. И мне показалось нелишним восполнить данный пробел.
— Интерес к советскому прошлому действительно необычайно возрос в последнее время — об этом можно судить как по количеству литературных трудов, так и по многочисленным журналистским исследованиям на телевидении. С чем это связано?
— Мне кажется, дело прежде всего в том, что распад СССР — это существенная травма, многими людьми до конца не осознанная и до сих пор не пережитая. В обществе нет консенсуса относительно того, что же, собственно, произошло. Это сильно заметно на примере «Ютьюба», где ролики с подобными историческими и псевдоисторическими спорами собирают многомиллионную аудиторию. Разговоры о перестройке, о предателях, стремление выяснить, когда же именно все пошло не так, где была «точка невозврата», — все эти вопросы до сих пор волнуют людей.
Фото: Евгений Биятов/РИА Новости
Ну и, конечно, никто не отменял фактор ностальгии. Некоторое время назад даже был предложен термин «прогрессивная ностальгия», помню, с ним какое-то время носились. Хотя ностальгия, какая бы она ни была, — штука непродуктивная. Это палка о двух концах, и лекарством является не в большей мере, чем ядом. Глубоко в нее погружаясь, ты рискуешь навсегда остаться в прошлом. Но она хороша тем, что при умелом и дозированном использовании способна объяснить человеку кое-что из его прошлого, указать на совершенные ошибки и связанные с ними проблемы.
— Рассуждая о советской культуре, традиционно принято оперировать термином «цензура». Как профессиональные исследователи, так и обычные любители прекрасного постоянно в спорах прибегают к этому понятию и до сих пор не могут договориться: искусство СССР стало выдающимся и уникальным явлением вопреки худсоветам или благодаря им?
— Страна Советов рождает худсоветы — именно эту версию я предлагаю в своей книге. Они возникли как часть общей системы управления в СССР. Ленинская идея государственного устройства первоначально предполагала организацию выборных советов на каждом уровне: от местных и производственных до городских, районных, республиканских и общесоюзных. Таким образом, через систему советов каждый гражданин как бы вовлекался в управление государством: инициативы «снизу» должны были учитываться или даже служить основанием для инициатив «сверху».
Некоторые подобные начинания (как то: «советы содействия при кинотеатрах», препятствовавшие показу «малохудожественных фильмов», комсомольские патрули, призванные бороться с музыкальной пошлостью, бытовые советы, занимавшиеся проблемами оформления комнат в общежитиях, и так далее) сегодня трудно воспринимать без улыбки. Даже в те годы деятельность подобных организаций часто становилась поводом для шуток и сатирических фельетонов. Однако профессиональные советы, которые отбирали картины на выставки или обсуждали киносценарии и фильмы на стадии производства, в целом действительно помогали повысить качество художественных произведений, выполняя роль своего рода «медиаторов» между автором, аудиторией и заказчиком.
Протоколы таких обсуждений интересно читать и сейчас, и это означает, что работали художественные советы вполне продуктивно. Цензурирование же осуществлялось на последнем этапе перед публичными показами. Советские худсоветы исходили из того, что наши зрители, в отличие от западных, привыкли оценивать не вещь, будь то картина или фильм, а представленную в них человеческую историю. Эта история и была, как правило, предметом переживаний и острых дискуссий.

А в перестройку, когда худсоветы были фактически упразднены, а если и проводились, то функционировали номинально и формально, когда режиссеры получили полную свободу выражения, качество многих фильмов упало настолько, что сами зрители испытывали чувство стыда за авторов…
Другое дело, что в 1960–1970-х в искусстве буйным цветом расцвело такое понятие, как круговая порука: когда тебя пропускают за то, что ты с кем-то дружишь, или, напротив, запрещают, когда находишься не в лучших отношениях с тем, кто принимает решения. Коррупция, разумеется, наличествовала и была связана, как правило, с большими закупками и заказами. Нередки были случаи, когда художник, продав одну картину, мог безбедно жить год, а то и больше. Такая «элитарность» (на работу не ходишь, но при этом получаешь огромные деньги) многим сослужила недобрую службу, ибо комфортная ситуация порождает уныние и депрессию. У таких авторов появляется много свободного времени для крепких раздумий, возникают вопросы: действительно я художник или полное ничтожество? Впрочем, это тема для отдельного исследования.
— Насколько советское искусство было интересно и востребовано за рубежом, прежде всего в странах Запада?
— Это довольно болезненная тема и опять же неоднозначная. Следует признать, что с каждым десятилетием Советский Союз утрачивал инициативу на международном уровне и не мог справиться с нараставшим в стране западным влиянием. А постсоветские авторы сосредоточились на отслеживании этих влияний внутри андеграунда, а также в официальном искусстве, нередко игнорируя все остальные феномены, считая их пропагандистскими и, соответственно, «нехудожественными».
В свою очередь иностранные специалисты больше интересовались теми произведениями, которые не имели западных аналогов. Действительно, такое подражательное явление, например, как русский рок, вряд ли способно увлечь иностранных любителей музыки, ведь они знают «исходники» и понимают эталоны стиля. При этом музыка Эдуарда Артемьева, Софии Губайдулиной и Альфреда Шнитке известна во всем мире.
Я вспоминаю перестроечные телепрограммы, участники которых всерьез обсуждали проблему продвижения советских рокеров на международной сцене: может, им выучить английский язык, а может, научиться получше играть? Сейчас все эти вопросы звучат смешно, потому что мы уже знакомы с особенностями западной индустрии рок-музыки, в которой традиционно доминируют англичане. Это не значит, что прорывы невозможны, но и строить иллюзии, подобно наивным позднесоветским музыкантам, не стоит.
После прошедшего в 1957 году в Москве Международного фестиваля молодежи и студентов, имевшего, помимо всего прочего, цель консолидировать сторонников СССР, русский язык постепенно становился языком международного общения, в результате чего протяжные русские песни порой можно было услышать в самых неожиданных местах. И это неудивительно, поскольку в нашем обществе существовало негласное понимание: чтобы нравиться другим, нужно быть интересным самому себе. К сожалению, деятели советской культуры поздней эпохи такой интерес постепенно утратили.

— Интерес к эпохе СССР во многом объясним свежестью воспоминаний: по историческим меркам с момента распада страны прошло ничтожно мало времени. А что будет привлекать будущих историков в советском культурном наследии лет эдак через сто-двести?
— Чем дальше по времени мы отдаляемся от эпохи, тем больший интерес она представляет. Одной из главных отличительных особенностей советского проекта в области культуры, на мой взгляд, является монументальное искусство. Совсем недавно мы на монументализм внимания почти не обращали, поскольку он был привычным штрихом в нашей повседневной жизни. А сейчас вовсю издаются каталоги, создаются тематические сайты, снимаются телепередачи. Людям свойственно любить древность, а для многих сегодня «советское» и «античное» — это явления если и не одного порядка, то где-то рядом.
Кстати, об античности. По своему характеру многие произведения искусства той эпохи являлись просто частью жизни, не более того. Это для нас они — чистое искусство, поскольку «вырваны из потока», скажем так. Таким же чистым искусством, как мне представляется, для потомков станет советская монументалка. Сегодня я, куда бы ни приехал, устраиваю для себя обзорные экскурсии, касающиеся этого пласта искусства: изучаю дома культуры, фасады зданий, большие памятники, мозаики и так далее.
Конечно, особый интерес будут представлять и живописные полотна, созданные в советское время. По простой причине: они — про людей. И этим, кстати, всегда гордились советские художники, утверждая: западное искусство про вещи, а наше — про человека. И если «там» привыкли все овеществлять, то мы, напротив, стремимся все очеловечить.
Для советской культуры история человечности вообще ключевая. Расхожая поговорка «оторвался от коллектива» — это не фигура речи, а норма жизни. Советский человек полагал: надо идти к людям, поскольку все проблемы от того, что ты попросту не общаешься. Следовательно, перестаешь быть личностью, а личность возможна лишь тогда, когда индивидуальность встречается с социумом. Во многом на этом негласном постулате советская культура и базируется.