Во многих развитых странах жертвы начинают воплощать новую форму героизма. Они выделяются из общей массы благодаря своему несчастью и попадают на передовицы газет наравне с учёными, спортсменами и кинозвёздами. Как ранние США ставили во главу угла право на жизнь, свободу и стремление к счастью, так теперь провозглашалось право человека не страдать. Звучит прекрасно, но работает словно право на вечно хорошее настроение: если оно у вас плохое, то кто-то должен за это ответить. Поскольку все люди стремятся к успеху, но достигают его единицы, у каждого кто-то виноват: мужики, евреи, интеллигенты, либералы, бюрократы, белые, чёрные.

Политика сострадания

Юридический статус жертвы видоизменялся параллельно с психиатрией, породившей новую дисциплину – виктимологию (от англ. victim – «жертва»). После Первой мировой войны общество со скрежетом принимало свежую мысль: оказывается, солдаты тоже могут быть жертвами. Даже если целы руки и ноги, психика бойца пострадала от военных потрясений и реально мешает ему вести «нормальную жизнь» на гражданке. Впоследствии это назовут «посттравматическим стрессовым расстройством» (ПТСР), и после войны во Вьетнаме его диагностируют у 750 тыс. ветеранов американской армии. Министерство по делам ветеранов создало семь классов травм, связанных с войной, из которых только один указывал, что пациент лично подвергся насилию. В остальных шести жертва сама творила насилие, а теперь испытывает от этого дискомфорт и требует денег.

Виктимология поначалу была направлена на доказательство того, что жертвы отнюдь не невинны.

Например, в 1960-х исследование 588 дел об убийствах в Филадельфии показало, что в 26% случаев потерпевшие первыми применили оружие. Но когда под вопрос был поставлен статус жертв изнасилований, феминистки подняли страшный шум: женщина ведь не может ни провоцировать мужчину, ни оговаривать его. И не только женские организации расширили влияние благодаря «политике сострадания». С 1983 г. в США массово нарождаются ассоциации жертв и помощи жертвам (раньше к таковым можно было отнести только ветеранские организации). Во Франции Национальный институт помощи жертвам объединяет 160 ассоциаций. Поначалу они ставили себе благую цель достичь признания там, где царят замалчивание, дискриминация и стигматизация. Но, как водится, быстро потеряли берега.

И постепенно виктимология стала служить жертвам. В 1990-е появляются аспирантуры и магистратуры по виктимологии, поскольку приписывать кому-либо статус жертв стало страшно выгодно. Ханна Арендт ещё в 1970-е с настороженностью писала о «политике жалости»: дескать, мотивом многих политических решений может стать не забота о благосостоянии граждан, а признание страданий другого. Сбылось: в 1999 г. правительство Франции рассматривает пакет из сотни предложений «К новой государственной политике помощи жертвам». В 2004 г. Николь Гейдж становится госсекретарём по делам жертв и занимается даже «потенциальным жертвами». Министры консультируются с ассоциациями, что выгодно обеим сторонам: более репрессивная политика государства теперь освящена «сотрудничеством с обществом». В роли общества, понятно, малые группы, идентифицирующие себя по признаку национальности, пола, сексуальных предпочтений. Как Ленин делил всех людей на классы, так и они ставят выше закона произвольное деление на «угнетателей» и «угнетённых», которым можно всё.

Известная феминистка Робин Морган прыгает в удобный костюм: «Я думаю, что демонизация и очернение мужчин в средствах массовой информации – достойный и стимулирующий политический акт, потому что угнетённый класс имеет право на классовую ненависть к своим угнетателям». В 1993 г. американка Лорена Боббит оскопила своего спящего мужа Джона, заявив на суде: «У него всегда бывает оргазм, а моего оргазма он не ждёт. Он эгоист!» Жюри присяжных, на две трети состоявшее из женщин, признало миссис Боббит невиновной, и она до сих пор участвует во всевозможных ток-шоу – часто с уже бывшим супругом. А феминистки сотворили из неё икону стиля, которая немало барышень вдохновила сделать партнёру «боббитэктомию».

Виктимизация – это теперь страдательная версия привилегии, повлиявшая на юридическую практику. Жертвой умудрилась выставить себя даже Стелла Либек, которая в 1994 г. села в автомобиль со стаканом горячего кофе, зажала его между ногами и попыталась снять крышку, обварив себе бёдра, ягодицы и пах. Окружной суд в штате Нью-Мексико посчитал, что в ожогах виноват ресторан McDonalds, продавший кофе миссис Либек, и присудил ей компенсацию морального вреда в 2, 7 млн долларов (во второй инстанции выплату сократили до 640 тыс.).

Случаи Лорены Боббит и Стеллы Либек широко известны как примеры судейских чудачеств. Из них вовсе не следует, что в США каждый обварившийся покупным кофе растяпа может потом всю жизнь не работать, а провинившемуся мужу разрешается отрезать фаллос, не опасаясь присесть в тюрьму. Из-за кипятка к McDonalds подавались сотни исков, большинство которых отклонены. Но людей пугает сама перспектива стать ответчиком, поскольку влечёт за собой расходы на юристов. А жертвой может объявить себя кто угодно: например, грабитель, которого в ходе погони подстрелил полицейский, выставил департаменту полиции счёт за лечение. Аж 40 млн долларов потребовали с города Нью-Йорк две девушки, которые из любопытства полезли смотреть обломки дома, рухнувшего из-за взрыва газа, и поцарапали ножки. И всего 20 тыс. хотела одна тётя Мотя с родителей своей же маленькой племянницы, которая на радостях запрыгнула на неё и сбила с ног, а у тёти при этом сломалось запястье.

Пресловутая интерсекциональность работает и тут. Лорена Боббит не просто выставляла себя «доведённой» до крайности жертвой. Она ещё и мексиканка во власти белого мужчины. Соответственно, к её защите подключились объединения этнических меньшинств и все их естественные союзники – геи, квиры, феминистки. И никому не хочется попасть под каток их нападок, из-за которых можно лишиться работы, друзей и даже дети в школе хлебнут лиха. Поэтому проще изменить формы поведения и выражения, способные оскорбить гомосексуалистов, женщин, небелокожих, инвалидов, глупых, толстых или страшных. Именно к концу 1990-х здоровая политкорректность превращается в поиск предлогов для претензий.

Гонители требуют безоценочного, безоглядного принятия всего спектра самых разных жизненных позиций и идентичностей. Больше нельзя с неохотой терпеть, что в соседнем с вами доме живут два взрослых мужика, – вы должны одобрять их выбор. А если вы не пищите от восторга за их свободное волеизъявление, вас надо «воспитывать» – через ту же «культуру отмены». Поэтому в детских книжках на каждой картинке теперь представитель меньшинств и кто-то с инвалидностью. На пакетике с арахисом пишут инструкцию по эксплуатации: откройте пакет, ешьте орехи. Ведь если кто-то засунет себе арахис в нос или уши, крайними могут оказаться авиакомпания или изготовитель. Пачка пельменей имеет предупреждение, что после кипячения они будут горячими. Пользователя микроволновой печи не зря предупреждают, что в ней нельзя сушить кошку.

Чтобы ребёнок не стал жертвой, родители следят за ним с помощью приложений в айфоне и сопровождают в школу до 10–11 лет. Гиперопека с младых ногтей разрушает культуру индивидуальной ответственности и риска, когда правительство начинает следить за тем, чтобы никто не подталкивал детей на качелях и не приносил домашнюю еду в школу. 8-летний мальчик из Нью-Йорка, оторвавший у одноклассницы пуговицу с пальто, был обвинён в сексуальном домогательстве. А если 15-летнюю барышню прихватили за коленку, то спецы по гендерным вопросам убедят, что ей «сломали жизнь», и принудительно отправят на многочасовую реабилитацию. Их родителей ещё недавно учили быть лучшими, а их самих мотивируют на каждом шагу изображать из себя жертву и требовать больше привилегий.

Как следствие, эмоциональное состояние студента становится важнее его интеллектуального развития. Молодого человека могут «разрушать» предметы, для изучения которых нужны усилия. А безопасность трактуется так: каждый должен быть не только избавлен от риска попадания в ДТП, но и полностью защищён от общения с теми, кто не согласен с его мнением. Дискуссии приносят в жертву спокойствию недорослей, а нежелательное мнение уравнивается с физическим насилием. Хотя наука стоит на праве всё подвергать сомнению, а гуманизм означает возможность высказывать своё мнение по любому вопросу.

Президент университета Миссури был вынужден уйти, после того как водитель грузовика на территории допустил расистское высказывание и начались студенческие беспорядки. Профессор Эверетт Пайпер из университета Оклахомы вспоминает студента, который почувствовал себя «виктимизированным» после прочтения Послания к Коринфянам. Там говорится о «проявлении любви», а у студента с выражением чувств проблемы – вот и травма. «У нас университет, а не служба опеки. Мы учим преодолевать трудности, а не избегать их», – напоминает Пайпер. Но чаще всего университетам «не нужны проблемы».

Но если каждый страдающий человек – жертва, то область виктимизации безгранична. С кем никогда не обходились несправедливо? Кто не получал в детстве по голове? На полном серьёзе высказываются идеи масштабных реформ, целью которых является предотвращение виктимизации в будущем. Писатель-левак Уилл Сторр считает, что нужно принимать во внимание даже генетику и окружение: то есть не пестовать элиту в лучших колледжах, а, наоборот, подсаживать в социальные лифты выходцев из низов. Не потому, что они креативны или лучше «знают жизнь», а из соображений справедливости: «Есть люди с очень низким IQ, есть люди с расстройствами личности. Поэтому нужны большие налоги для тех, кому повезло с генами и кто смог пробиться и разбогатеть, которые будут распределяться в пользу тех, кто оказался не в лучшей ситуации». Специальная терапия разработана для потомков жертв холокоста. Но тогда жертвой можно объявить кого угодно: например, внуков миллионов погибших в ходе восстания тайпинов.

Меняет ли это Америку как первую экономику мира? Уже сегодня США откатились в восьмой десяток стран по удобству ведения бизнеса: высокие налоги, много бюрократии. Статус надёжнее зарабатывать не в бизнесе, а постоянно требуя «справедливо» перераспределить чужие доходы от «эксплуататоров» к «угнетённым». Но Америка впечатляюще развивалась 200 лет до недавнего времени, когда наибольшим статусом наделялись учёные, изобретатели и предприниматели, а не охотники на сатанистов.

Возможно ли отыграть назад и сделать как было? Конечно, нет. Власти могут снизить налоги, сократить бюджет и перестать продвигать «равенство с учётом различий». Но это не вернёт Америку во времена Калвина Кулиджа или Рональда Рейгана, потому что людей не изменишь. Энергичный поиск жертв – это вовсе не разрушительный проект левых. Это случайный отросток того благородного ствола, который гарвардский социолог Стивен Пинкер называет «лучшим в нас». Речь идёт о тех внутренних изменениях, что позволили кардинально сократить уровень насилия в мире. Без роста эмпатии не было бы того выдающегося прогресса, плодами которого мы так охотно пользуемся и так мало их ценим.

Месть Белоснежки

Если несколько упростить, в передовых цивилизациях прошлого никогда не любили жалобщиков, выставляющих напоказ свои травмы и обиды. В Древней Греции что киники, что стоики, что эпикурейцы презирали людей, которые не способны прекратить свою жизнь, переставшую быть радостной и полезной. Вся «Илиада» Гомера – это описание статусных игр, где Ахиллес нагоняет себе рейтинг через ратные подвиги, Агамемнон – через собирание греческих земель, Парис – через обладание красивейшей из женщин. Рефлексии тут нет места, а невинные жертвы – лишь топливо для славы героев. Когда Одиссей возвращается к своей Пенелопе после двух десятилетий отсутствия, он первым делом убивает всех мужчин, добивавшихся её благосклонности, а потом и наложниц, с которыми эти мужчины любезничали. Это сегодня он выглядит параноиком и маньяком, а тогда – волевым и последовательным героем.

Древний афинянин содрогнулся бы от современной идеи, поделив себя на достоинства и недостатки, начать зачистку своей тёмной стороны. Это было бы диким кощунством по отношению к демонической части личности, за которую он не испытывал ни малейшего чувства вины. Наоборот, характер человека – это и есть его демон, включающий стремление каждого к увековечению, самоутверждению, умножению, обратная сторона уверенности в себе, которая придаёт нам творческие силы. Характер понимался как упряжка храпящих лошадей, управление которыми требует всех сил. Стараться нравиться другим людям? Грек любил славу и участвовал ради неё в Олимпийских играх. Но зачем делать каждого встречного своим судьёй? Счастье (эвдемонизм) – это значит жить в гармонии со своим демоном. А до чужих нет дела.

В Древнем Риме немыслимо было бы обвинить легионера Цезаря, что во время похода в Галлию он нанёс кому-то психологическую травму и присвоил продукты чужого труда. Хотя Рим в те века, вероятно, был самым продвинутым местом на планете, а сандалии легионера скорее расширяли пространство цивилизации, чем несли хаос и смерть.

Как мы знаем из Библии, в доримской Иудее процветало чудовищных масштабов насилие, нормализованное племенной знатью. Пророк Моисей в Ветхом Завете возмущён тем, что израильтяне убили только мужчин-мадианитян, но пощадили их женщин и детей: «Итак, убейте всех детей мужеского пола и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя».

У постколониалистов всё зло племенам дикарей Африки и Америки принесли европейцы. Однако экономисты Ричард Стекель и Джон Уоллис изучили данные по 900 скелетам коренных американцев, умерших до прибытия Колумба. Среди якобы «мирных» охотников-собирателей доля останков с признаками смертельных травм составила 13, 4%. Даже в Германии во Вторую мировую войну от пуль и бомбёжек погиб вдвое меньший процент населения.

Если поискать на планете самые миролюбивые племена, то в список непременно попадут семаи из Малайзии, инуиты из Арктики, кунг из Ботсваны. «Безобидные люди», «Никогда в гневе» – это названия книг, написанных об этих народах исследователями. Тем не менее антрополог Брюс Науф насчитал у семаев 30 убийств на 100 тыс. человек каждый год, что на уровне Чикаго времён расцвета бутлегерства. И в три раза выше уровня по США в целом в самые бурные десятилетия.

Почему же на всех континентах уровень насилия неуклонно сокращался до нынешних, сравнительно пустяковых значений? «Сам по себе» – это не ответ. Очевидно, принадлежность к религии мира и добра тут ни при чём. Ранние христиане прославляли пытки как справедливое возмездие для грешников. Папа Григорий I в 590 году перечисляет семь смертных грехов и меру ответственности за них. За самый обычный гнев положено четвертование, за тягу к вкусной еде, именуемую чревоугодием, грешника будут кормить крысами, а за половое чувство сожгут на костре. Точнее, не всё так просто: это ведьмы и еретики мучились в пламени от силы пару минут, а грешники должны беспрерывно страдать целую вечность.

Развитием культуры спад насилия тоже не объяснишь. Безразличие к чужому страданию бросается в глаза в средневековых сказках, с детства задававших моральные стандарты и идеалы. Блестящая аристократия воспитывалась на историях о рыцарях Круглого стола. Например, в легенде о Ланселоте говорится, что в королевстве Логр дама может никого не опасаться, если она путешествует одна. Если же она путешествует в обществе рыцаря, то другой рыцарь имеет полное право её отбить и изнасиловать: «Победитель может взять даму или девицу, как только он пожелает, не навлекая на себя никакого стыда или вины».

В неурожайный год отец и мачеха Гензеля и Гретель оставили их в глухом лесу, чтобы они умерли там от голода. Но детей приютила ведьма, которая собиралась их откормить и съесть, если бы ребята сами не спалили её живьём в раскалённой печи.

Когда Золушка вышла замуж за принца, голуби выклевали глаза её зловредным сёстрам. Белоснежка отомстила королеве за гонения, заставив надеть раскалённые на углях железные туфли.

Стоит ли удивляться реальности, что питала такие сказочки. В 1520 г. в Нюрнберге некий Ганс Ригель завёл интрижку с женой Ганса фон Эйба. За это ревнивец фон Эйб отрезал нос ни в чём не повинной жене Ригеля. И ему ничего за это не было, потому что жена Ригеля виделась обществу не жертвой преступления, а собственностью прелюбодея, который понёс заслуженный убыток. Если такие нравы цвели в одном из самых безопасных городов Европы, то что говорить о сельской местности, где уровень убийств обычно был в разы выше городского.

Может быть, элиты показывали остальному обществу позитивный пример? Что-то непохоже. Правление Елизаветы I в Англии называют «золотым веком», когда процветали искусства, а в театр пришёл Шекспир. В эти же славные времена Елизавета предала казни через повешение, потрошение и четвертование 123 священника, не считая сотен светских врагов. Невозможно представить себе, что тогда в Европе кто-то испытывал бы стыд за обретение колоний в Америке или Африке. Скорее наоборот.

При старом порядке всё объяснялось волей Божьей: король рождался королём, а шут шутом, потому что таков неподвластный нашему разуму замысел. Если твои дети умерли от чумы, а тебе самому выкололи глаза норманны, это не даёт никаких преференций. Разве что монету в базарный день кто-нибудь подарит. В аристократических кругах самоотверженность в бесконечных войнах коррелирует с безразличием к окружающим: если я рискую собой, то какое мне дело до других? Экономист Грегори Кларк подсчитал, что в XIV и XV веках в Англии насильственной смертью погибало невероятное количество благородных особ – 26%.

Однако между 1700 и 1900 гг. мы наблюдаем колоссальное снижение насилия – в 20–30 раз в разных частях страны. В Оксфорде XVI века происходило 110 убийств на 100 тыс. человек, а сегодня – менее одного случая. Во всех странах Европы отмечены похожие тенденции – где-то пораньше, где-то попозже. В чём же всё-таки дело? Социолог Стивен Пинкер называет две основные причины – укрепление государств и развитие торговли.

По подсчётам военного историка Куинси Райта, в Европе в XV веке было 5000 независимых политических единиц, во времена Тридцатилетней войны – только 500, в эпоху Наполеона – 200 и в 1960-е – менее 30. Централизованные монархии обрели силу, взяли под контроль воинственных рыцарей и дотянули свои щупальца до самых дальних уголков их владений. Правила игры изменились. Теперь, чтобы сколотить состояние, нужно не мечом махать, а уметь договариваться на бирже и раскланиваться при дворе. Как сформулировал в 1704 г. экономист Самуэль Рикар: «Торговля связывает людей взаимной пользой… Благодаря торговле человек приобретает рассудительность, честность и хорошие манеры, учится быть осмотрительным и сдержанным в словах и делах. Чувствуя необходимость быть мудрым и честным, чтобы преуспеть, он избегает пороков, или, по крайней мере, его поведение демонстрирует добропорядочность и серьёзность, чтобы не возбудить никакого неблагоприятного суждения со стороны нынешних и будущих знакомцев». А ведь ещё недавно купцы были «небогоугодны».

Деньги всё шире замещали натуральный обмен, чему способствовали укрупнение государств и унификация национальных денежных систем. Новые изобретения способствовали разделению труда и увеличению количества излишков, смазывая механизм обмена. Жизнь предлагала людям всё больше игр с положительной суммой и снижала привлекательность грабежа с суммой нулевой. Чтобы воспользоваться обстоятельствами в своих интересах, людям приходилось планировать будущее, контролировать импульсы, принимать чужую точку зрения и оттачивать социальные и мыслительные навыки, необходимые для процветания в системе социальных взаимоотношений.

Культура чести с её готовностью дать отпор сменилась культурой достоинства, в которой важно владеть собой. Эти нормы уходят корнями в подробные инструкции, которые культурные авторитеты давали аристократам и знати, чтобы те могли дистанцироваться от черни и простонародья. Годы шли, и эти инструкции применялись для окультуривания детей со всё более раннего возраста, пока не стали для нас второй натурой. Затем нормы этикета просочились и ниже: от высших классов к подражающим им буржуа и дальше, к простонародью, со временем став частью общей культуры.

Демонстрировать сословное превосходство стало неприличным, а великие державы неумолимо расширяли долю населения, участвующую в управлении государством. Однако ещё в 1850-е отец либерализма Алексис де Токвиль распознал риски: «Сегодня нации уже не могут отказаться от равенства, однако от них зависит, приведёт ли оно их к рабству или свободе, к просвещению или варварству, к процветанию или нищете». Иными словами, борьба с несправедливостью естественной может привести к появлению несправедливости искусственной. Как в воду глядел.

Читайте больше новостей в нашем Дзен и Telegram