Художник Константин Худяков: «Наступает время большого искусства»

В Центре современного искусства М'АРС открылась юбилейная выставка одного из основателей институции, президента Творческого союза художников России Константина Худякова. «Метафизические зеркала Худякова» разместились как на первом этаже, так и в арт-мансарде. Помимо интерактивной мультимедийной инсталляции «Не ждали» в экспозиции можно увидеть стерео-лайт-панели, ставшие визитной карточкой мастера. В интервью «Культуре» Константин Васильевич рассказал о технике, в которой выполнены его работы, о взаимодействии с искусственным интеллектом и о принципах, согласно которым устроен рынок современного искусства.

— Вы были одним из основателей Центра современного искусства М'АРС, где сейчас проходит ваша юбилейная выставка. Какое определение вы бы дали современному искусству?

— То, что мы сейчас называем современным искусством, началось в США в 30–40-х годах XX века и затем стремительно завоевало популярность в Европе. Помогло еще и то, что в течение 20–25 лет государственная политика США была направлена на поддержку коллекционеров и фондов, занимающихся развитием современного искусства. Им давали разные преференции, для них снижали налоги и так далее. Конечно, без жульничества и отмывания денег не обошлось, и власти, очевидно, это понимали, но закрывали глаза, так как искусство активно развивалось, появлялись частные собрания, которые затем превратились в крупнейшие мировые музеи. Достаточно назвать Музей Гуггенхайма, MoMA, Frick Collection и так далее. Все художники, участвовавшие в этом процессе, находились под пристальным вниманием аналитиков, критиков, искусствоведов. О них активно писала пресса. И тогда же стали проводиться аукционы, которые начали определять цены на работы современных художников. И хотя у американцев не было тех традиций, которые существовали в Европе, именно они создали модели и выстроили законы, по которым сегодня живет современное европейское, азиатское, африканское искусство. Как выглядела эта модель с экономической точки зрения? Определялся художник, обладающий потенциалом, и с ним начинали работать. Выбирали одну из его вещей, которая вроде как не сочеталась со всем его предыдущим творчеством, и начинали ее раскручивать. Обычно говорили, что произошло невероятное событие и появилась ни с чем не сравнимая работа, настоящий прорыв и так далее. Затем объект выставляли на аукцион и начинались торги, порой даже фиктивные. Например, заявлялась цена в 100 000 долларов. Но если работу никто не покупал, то ее выкупал тот, кто выставил. Зачем? Да, галерея теряла процент, плюс должна была заплатить аукционному дому, но зато у работы появлялась легитимная стоимость. И уже не важно, что это: спичечный коробок, на котором что-то начеркано, полароидный снимок или банка варенья. Цена есть цена. Через год эта вещь вновь выставлялась на торги, но уже за 120 000, затем за 200 000, а через 20 лет ее стоимость увеличивалась до миллиона. Это очень хорошее коммерческое предприятие для тех, кто в нем участвует. Сегодня все примерно так же. При этом все всё знают, ведь аналитики и искусствоведы там очень крутые.

— Как это сказывается на работе художника?

— По-разному. Мало кто знает, что в 14 лет Пабло Пикассо писал практически как наш Репин, у него была классическая академическая живопись. Это было просто великолепно: технология, композиция, анатомия, чувство цвета... Но какого Пикассо мы все знаем? Ломаного-переломанного. Перекошенные лица, женщины с глазами на разных уровнях и торчащими зубами и так далее. А почему? Потому что начал ломать себя под американцев. Понял, что уродство будет продаваться в разы лучше. Но так как он гений, то даже это ему удалось. Но эти его работы не имеют никакого отношения ни к академизму, ни к высокой пластике. Никакой имприматуры, валёров, ожиданий, когда высохнет предыдущий слой, подбора красок, фильтров. Он просто берет белый холст, кисть, флейц, что-то рисует и пишет внизу «Пикассо». А потом продает за миллион, десять, двадцать. Он и сам не стеснялся говорить об этом, делая акцент на том, какие все идиоты, а он умный. Так что современное искусство пропитано этим духом авантюризма и мошенничества, легитимность которого обеспечивается различными аукционными домами. Как же может что-то не считаться искусством, если это продали на Sotbey’s за несколько миллионов долларов! У нас примерно так же, просто нет таких цен, таких масштабов и такой наглости. Хотя тот же Павленский именно так сделал себе имя. Один раз прибил себя к брусчатке — и сразу знаменит.

— Но французы почему-то не оценили его художества, когда он поджег двери Банка Франции, и отправили его в тюрьму…

— Всего на 11 месяцев. А легитимность своего статуса он подтвердил. Опять же, западные тюрьмы не сравнимы с нашими.

— Откуда вы это знаете, если не секрет?

— Я знаю, как устроены тюрьмы в Дании, так как однажды довелось участвовать у них в судебном процессе в качестве свидетеля по делу о мошенничестве с нашими картинами. Это почти детективная история.

— Расскажете?

— В начале 90-х годов, когда М'АРС располагался еще в Филях, к нам приехал симпатичный молодой человек. То ли бельгиец, то ли англичанин, представился начинающим галеристом и попросил разрешения отснять наши работы. Мол, открывают с партнером в Лондоне галерею современного русского искусства и просто мечтают с нами сотрудничать. Прогнозировал настоящий бум нашего искусства на Западе. Потом уехал и пропал. Ни звонков, ничего. Мы про него, само собой, забыли. А через три года раздается звонок из центра М'АРС, куда меня срочно просят приехать, так как нами заинтересовалась прокуратура. Приезжаю. Очень красивая женщина подполковник начинает вести допрос, показывает фото и спрашивает, знаю ли я изображенного на нем человека. Я говорю, да, приезжал как-то к нам в Центр, предлагал сотрудничество. А продавали ли вы ему какие-то картины или их копии, интересуется она. Отвечаю, что нет. Тогда она просит показать ей несколько наших работ. Самое смешное, что у нас был зал, где ничего не менялось, так как там висели картины основателей центра — мои, Сергея Шарова, Александра Рукавишникова и Юрия Миронова. Их-то он, собственно, и заснял на свою «мыльницу», затем сделал к фото поддельные сертификаты и начал торговать «несуществующими» полотнами. Он выбирал богатых и доверчивых людей, которым рассказывал о буме русского современного искусства, возможности по дешевке купить невероятные произведения, а затем озолотиться. Напродавал аж на 25 миллионов долларов, пока его не приметил Интерпол. Видимо, кто-то все-таки оказался недостаточно доверчивым. И вот когда началось судебное разбирательство, то меня пригласили в Данию дать показания. В перерыве пошли с обвинителем пить кофе. Спрашиваю, а сколько ему дадут, мошеннику. Тот говорит, что лет пять он точно получит, жалко только, деньги не нашлись. И как будет проходить его заключение, уточняю я. И вот тут-то и выяснилось, как выглядит тюрьма: это однокомнатная квартира с телевизором, библиотекой и вполне приличным рационом. А при хорошем поведении на выходные могут и домой отпустить. Чисто пионерский лагерь!

— Учитывая, что ваши работы были оценены в такую большую сумму, это как-то повлияло на их стоимость?

— Нет, конечно, ведь все сделки были нелегальными. Чтобы поднять стоимость, нужно, чтобы всё было легитимно и через крупный именитый аукционный дом.

— Вы сказали, что Пикассо изменил свою манеру в угоду американцам. А почему вы решили отказаться от классической живописи и увлеклись цифровым искусством? Ведь, когда вы начинали этим заниматься, еще же не было бума на «цифру».

— Да, тогда еще толком никто у нас этим не занимался. В моем случае я ни под кого не подстраивался. Дело в том, что, как бы я ни любил живопись, я понимал, что у меня есть друзья, коллеги, кто значительно круче меня. Не всему можно научиться. Нюансы, валёры, мазок, легкость и так далее. Например, у Сергея Шарова это всё само собой получается. Бог дал мне чувство художника, образное мышление, а живописного дара, такого, как мне хотелось бы, не дал. Я стал буксовать, чувствовал, это предел. И тогда как раз появился компьютер. Как только я начал его осваивать, сразу понял, что это и есть мой инструмент.

— Как вы создаете стерео-арт-панели?

— Процесс довольно затратный. И физически, и финансово. Сначала я на компьютере выстраиваю сцену, леплю фигуры, создаю текстуру, фактуру. Это напоминает театральную коробку, где я одновременно сценограф, художник по свету, драматург и оператор. Когда мне нравится результат, то перевожу работу из компьютера в материал. Виртуальная камера, двигаясь внутри, делает 240 ракурсов. Полученные файлы я передаю стереотехнологу Алексею Горяеву, который всё это синтезирует в единую пленку. Как он это делает, никто не знает. Это уникальная технология, которую в мире пока никто не освоил. Далее следует еще один сложный процесс печати, где нужно контролировать температуру, влажность и многие другие факторы. Опять же нужна специальная пленка с качеством 40 000 пикселей на дюйм. Затем добавляется линза, которая позволяет показать глубину и объем. То есть это очень сложная вещь, на стыке физики, инженерии, компьютерных технологий и искусства. Кстати, каждая панель — это так называемое зеркало-шпион: пока панель не горит, вы видите собственное отражение.

— А что нужно сделать, чтобы она загорелась?

— Подойти и махнуть рукой. Она заметит ваше движение и включится.

— Сколько стоит каждая ваша работа?

— У меня очень простая калькуляция: я должен окупить свои затраты и заложить средства, чтобы сделать следующую картину, отдать определенную сумму жене и оставить себе на пропой души.

— Кто покупает ваши работы?

— У каждого художника своя история и свои покупатели. Мне 80 лет, и, само собой, у меня есть определенный круг тех, кого интересуют мои работы. Есть как случайные люди, так и друзья. Как такового портрета я вам не опишу. Если честно, это плохо, что художник должен уметь продавать свои работы, потому что обычно именно тут он делает множество ошибок. У нас очень сложная история арт-рынка, который формировался в конце 80-х методом проб и ошибок. Только сегодня начинают появляться грамотные институции, где процесс купли-продажи и формирования цены становится более-менее прозрачным.

— Только что Творческий союз художников России (ТСХР) и Всероссийская платформа «Artists/Художники» договорились вместе развивать проекты, нацеленные на популяризацию российского искусства и укрепление связей в профессиональном сообществе. Чем вас как главу ТСХР привлекла эта платформа?

— Мы стараемся поддерживать связи с различными структурами, которые пытаются грамотно популяризировать наше искусство. Это дело важное. Надеюсь, что им удастся сделать хороший проект, который не только даст художникам витрину, где можно разместить свои работы, но и позволит найти инвестиции. Мы с надеждой смотрим на наше сотрудничество. Очень важно, чтобы проект с самого своего старта взял верный курс и им следовал.

— Кого из современных художников вы считаете достойными внимания?

— Юрий Купер, Александр Рукавишников, Сергей Шаров, Александр Жерноклюев, Юрий Миронов, Юрий Аввакумов, Игорь Пестов. Моя жена Марина Худякова, которая так же, как и я, работает в «цифре».

— Как вы относитесь к тому, что всё больше художников используют в работе искусственный интеллект?

— Я к искусственному интеллекту отношусь очень хорошо. Это невероятный инструмент, который открывает перед художником потрясающие возможности. Просто нужно уметь им грамотно пользоваться. Для начала его нужно обучить под себя, а это очень сложный процесс. Например, программа запросто превращает двумерное изображение в анимацию. Это же чудо.

— А может ИИ научиться чувствовать?

— Он и сейчас уже многое чувствует. Больше того, скажу вам по секрету, даже топор чувствует, когда его точат. А это тоже инструмент, с помощью которого можно голову отрубить, а можно собор в Кижах без единого гвоздя выстроить. Всё зависит от того, в чьи руки он попадет. Та же история и с искусственным интеллектом.

— Каким вам видится будущее искусства, куда оно движется?

— Конечно, пирамида, которую выстроили США, никуда не денется. Никто не захочет терять вложенные деньги. Но при этом мне кажется, что наступает новое серьезное большое искусство. Мы долго жили в безвременье, а сейчас появляются возможности для создания настоящей картины с полным погружением, невероятными чувствами, рефлексиями. Это будет очень дорогое удовольствие, но оно будет того стоить.