«Босоножки» и свобода от музыки: выставка «Танец ХХ века. Матисс, Малевич, Дягилев, Кандинский и другие»

Новый проект Еврейского музея и центра толерантности показывает, как изобразительное искусство и танец повлияли друг на друга.

Балетными выставками зрителя уже не удивишь. Из недавних можно вспомнить экспозицию «Первая позиция. Русский балет», показанную два года назад в петербургском «Манеже». Огромная, занимавшая два этажа, она охватывала историю отечественного танца: от первых практик, пришедших к нам из Франции, до современных экзерсисов. Правда, интересные экспонаты — а таких хватало — терялись на фоне слишком эффектного оформления, придуманного бюро Planet9. Невольно вспоминалось слово «аттракцион» — или более красивое «блокбастер». Кульминацией стал движущийся деревянный макет сцены из «Корсара», показывавший, как работала сложная балетная машинерия, искусство которой сегодня почти утрачено. В итоге получились две совершенно разные истории — выставка для фанатов балета и дизайн, рассчитанный на широкого зрителя.

Проект «Танец ХХ века. Матисс, Малевич, Дягилев, Кандинский и другие» в Еврейском музее и центре толерантности (куратор — Мария Гадас, художник — Алексей Трегубов), подготовленный в партнерстве с Большим театром, ставил перед собой другую задачу. Он не пытается объять необъятное — то есть показать историю танца, пусть и только XX столетия. Фокус сделан на взаимодействии танцевальных и изобразительных практик: как художники влияли на хореографов — и наоборот. И, казалось, логично было бы начать с дягилевских «Русских сезонов»: визуальное пиршество, устроенное Бакстом, Бенуа, Рерихом, Головиным, до глубины души поразило европейскую публику. Однако открывает выставку Айседора Дункан — танцовщица-босоножка, сбросившая с себя оковы классических па. Свое вдохновение она черпала в античных памятниках: носила полупрозрачные хитоны и копировала позы фигур, изображенных на древних вазах. Ее свободные движения были бесконечно далеки от строгих балетных позиций. В России она оказалась крайне популярна: «дунканистки», как называли ее последовательниц, выступали вплоть до начала 30-х. На выставке есть черно-белое видео, на котором девушки в античных туниках танцуют перед пионерами. Усиливает сюрреалистический эффект включенная в экспозицию картина Николая Чернышева с юной «босоножкой» в платье красного — революционного — цвета.

Древнегреческой вазописью вдохновлялся и легконогий Нижинский, когда придумывал балет «Послеполуденный отдых фавна». И хотя отсылка к танцовщику на выставке присутствует — например, в шарже, исполненном Михаилом Ларионовым — акцент сделан на других «птенцах гнезда Дягилева»: от Михаила Фокина до Сержа Лифаря. Причем, роль Фокина толком не раскрыта, а ведь он произвел революцию в классическом танце: вдохновляясь той же Дункан, снял с танцовщиков неудобные корсеты. А сами балеты нещадно укоротил, благодаря чему на сцене прижились «одноактовки». Кроме того, после его воздушной «Шопенианы» стали популярны бессюжетные балеты: до этого хореографы старались опираться на какую-нибудь историю, пусть и незамысловатую. Однако в творчестве Фокина — а позднее другого соратника Дягилева, великого Джорджа Баланчина — бессюжетный танец громко заявил о своих правах.

В целом, Сергею Дягилеву на выставке отведено важное место. Прежде всего, в разделе «Костюм как тело», где подчеркивается роль художников, создававших не только яркие декорации, но и костюмы. Здесь показаны рисунки Михаила Ларионова, влюбившегося в балет благодаря Дягилеву и даже примерившего на себя роль хореографа: вместе с танцовщиком Тадеушем Славинским он поставил балет «Шут» для «Русских сезонов». Его многочисленные шаржи, запечатлевшие соратников по Ballets Russes — от Дягилева до Стравинского, заставляют улыбнуться, а вот эскизы Наталии Гончаровой навевают грусть, ведь постановка Леонида Мясина «Литургия» так и не была осуществлена. Еще из любопытного — работы художника Павла Челищева, эмигрировавшего совсем молодым и прославившегося за рубежом. Он долго грезил о работе с Дягилевым, засыпал его письмами, пока мечта, в конце концов, не осуществилась. На выставке представлены фотографии балета «Ода» на музыку Николая Набокова: Челищев придумал костюмы и декорации, вызвавшие оторопь зрителей. В спектакле почти ничего не осталось от XVIII века, хотя в основе замысла лежала духовная ода Михаила Ломоносова. Зато художник использовал множество смелых приемов: от кинопроекции до веревки, заменившей декорации.

Впрочем, выставка рассказывает не только о русском зарубежье, но и о том, что происходило в России. Раннее советское искусство было богатым на эксперименты — в том числе в балете. Яркий пример — «Супрематический балет», придуманный Ниной Коган и поставленный в 1920-м году в Витебске: попытка заставить геометрические фигуры танцевать. Или знаменитые исследования в области синестезии — соотношении звука и цвета — которыми занимался Василий Кандинский. И, конечно, биомеханика Мейерхольда, предложившего — в пику Станиславскому — идти не от переживания, а от возможностей самого тела, его движения. Особое внимание уделили Касьяну Голейзовскому: гениальному хореографу, увы, с не самой счастливой судьбой. Возможно, если бы ему удалось реализоваться в полной мере, у советского балета было бы иное лицо. Сочинения Голейзовского отличали поэтичность, философская приподнятость и при этом — эротичность образов. Как, например, в номере «Гёрлз», для которого Голейзовский нарисовал откровенные костюмы. Однако в 30-е подобная смелость уже не поощрялась, и для советских экранов танцовщиц пришлось переодеть: номер можно увидеть в финале фильма «Цирк» Григория Александрова. Тонкая чувственность Голейзовского вскоре оказалась вытеснена атлетичностью физкультурных парадов, эстетика которых нашла отражение в балетах Григоровича, ставшего для советских зрителей «нашим всем». Любопытно, что на выставке его имя не упоминается — по крайней мере, автору этих строк обнаружить его не удалось. Отсылкой к большой советской классике стали фотографии и личные вещи Галины Улановой, а еще знаменитое видео, где она танцует Жизель на сцене Ковент-Гардена: коронное, непревзойденное исполнение.

Мостиком между первой и второй половиной XX столетия служит видео японского танца буто, возникшего после Второй мировой войны и ориентированного на западные практики. Вообще послевоенное время представлено пунктирно, хотя многие важные фигуры все же обозначены. Например, Мерс Каннингем: хореограф, проповедовавший свободный танец и сотрудничавший с авангардным композитором Джоном Кейджем и не менее авангардным художником Робертом Раушенбергом. Работа последнего («Русская роза») тоже есть в экспозиции: все эти годы она хранилась в фондах Эрмитажа и лишь сейчас предстала перед глазами зрителей.

Балет всегда был музыкальным искусством, и эту аксиому опровергли лишь в XX веке. Немецкая танцовщица Мэри Вигман нередко выступала под «голый» ритм ударных: сегодня этот прием почти не шокирует зрителей. Ритм, но уже в музыке Равеля, гипнотизирует публику в знаменитом «Болеро» Мориса Бежара в исполнении блистательного Хорхе Донна. Видео дополнены африканскими масками и статуэтками, подчеркивающими шаманскую, сакральную основу танца, его ритуальную составляющую — почти забытую в современном мире. В финале создатели выставки подводят посетителей к главному вопросу: как сравнить танец, разворачивающийся во времени, и совершенно статичные картины? О том, что балет — искусство темпоральное, напоминает видео постановки израильского хореографа Охада Нахарина: танец, идущий под пасхальную песню, закольцован, и с каждым «кругом» к нему добавляется новая деталь. Кстати, эту постановку («Минус 16») несколько лет назад перенесли на сцену Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, и она до сих пор в репертуаре. Еще одно видео, с Михаилом Барышниковой и Аной Лагуной, музой Матса Эка («Место»), показывает, что время танца отличается от времени фильма, где на первый план выходит монтаж. В итоге точкой соприкосновения балета и изобразительного искусства становится фотография — запечатленное мгновение. И это не иссушает танец и не превращает его в бабочку, пришпиленную булавкой к листу. Снимки культового фотографа Саши Гусова рисуют особый мир, где есть и магия танца, и отблеск какой-то божественной реальности.

Выставка работает до 3 августа.

Фотографии: Ярослав Чингаев / АГН Москва.