НОВОСТИ СЕГОДНЯ
На Исторической сцене Малого театра состоялась премьера спектакля «Анна Каренина» по роману Льва Толстого в постановке режиссера Андрея Прикотенко.
Афиша московских театров включает как минимум шесть спектаклей по мотивам романа Льва Толстого, среди них — мюзикл, девять лет собирающий полные залы в Театре оперетты, совсем недавно на сцене Электротеатра появилась бессловесная танц-драма «До поезда осталось». Об «Анне Карениной» театральные подмостки продолжают грезить — спектакль по роману в ближайшее время представит компания «Арт-Партнер XXI». Повышенный интерес к премьере в старейшем театре объясним: Малый впервые пригласил на сцену героев этого романа, и за дело взялась сплоченная команда во главе с известным и модным режиссером Андреем Прикотенко. Он оказался универсалом: сам создал сценическую версию хрестоматийного романа и сочинил хореографию.
Сейчас петербуржец Андрей Прикотенко — художественный руководитель новосибирского театра «Красный факел». В столице он ставит не впервые — память театралов со стажем наверняка сохранила «Пять вечеров» и спектакль с карнавальным зачином «Дона Флор и два ее мужа», еще раньше был «Гамлет» в Новом драматическом театре — тогда гостя с берегов Невы называли едва ли не главным ньюсмейкером молодой режиссуры. Нынешняя «Анна Каренина» — дебют уже опытного мастера на легендарной московской сцене. Режиссер, кажется, чувствует историческую природу актерского стиля Малого театра — ясную и простую, «ее приподнятость и благородное чувство игры», по словам Павла Маркова (П.А. Марков — критик, теоретик театра, педагог, легендарный завлит МХАТа. — «Культура»). Подхватывая дорогую автору романа «мысль семейную», режиссер по сути проводит художественное исследование супружеских, семейных отношений и их влияние на судьбы героев и положение в обществе.
Спектакль — многоуровневая картина различных типов брачных уз, созданная бережно, в согласии с Толстым. Семья Облонских — Стива и Долли. Стива у замечательного актера Глеба Подгородинского пресыщен и легкомыслен, он — обаятельный конформист, неисправимый ловелас и неверный муж. Его жена Долли в исполнении Натальи Калининой — истерична, издергана, нервозна, она погрязла в домашних хлопотах о хозяйстве и детях, сузивших (а то и отобравших) у нее личное пространство. Актриса зрелищно и убедительно транслирует авторское отношение к героине, готовой простить измены мужа: «...она чувствовала, что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими».
Этой паре противопоставлена нежная, почти идиллическая, история любви Левина и Кити, которые способны понимать друг друга без слов, достаточно звуков и взглядов. Левин — Михаил Мартьянов — серьезен, деятелен, вдумчив, он застенчив «самолюбиво и озлобленно». Елизавета Долбникова внятно показывает трансформацию своей Кити — от трогательной отчаянной прелестной барышни к женщине с достаточно твердым характером, в которой основа — «умиление и спокойствие». Наивна и сердечна в своей заботе и переживаниях чета Щербацких — родителей Долли и Кити. Герои Светланы Амановой и Александра Титоренко — трогательны и понятны в своем желании уберечь дочек от ошибок, но разве возможно «спрятать» их от жизни? Перечисленные образы выстроены в согласии с романом, в действие включены все главные хрестоматийные сцены.
И все-таки режиссер не удержался от свободной интерпретации и совершил активное смысловое вторжение в образ Алексея Каренина, от чего пострадала расстановка сил в треугольнике Каренин — Анна — Вронский. Он, треугольник, думаю, не нуждался ни в каких подпорках и навязчивых объяснениях. Автор инсценировки оставил без внимания тот факт, что Толстой настойчиво уходил от линейной фабулы — в плане и черновом варианте Каренин был более привлекательным и обаятельным. И на него канонический романный герой совсем не похож — чопорный высокопоставленный чиновник, самодовольный министр, человек «холодно самоуверенный», вызывающий «чувство недовольства собой, похожее на состояние притворства». На его пути два главных ориентира — «приличие» и «долг». Не случайно Долли так не нравился петербургский дом Карениных: «что-то было фальшивое во всем складе их семейного быта».
Полина Долинская — Анна Аркадьевна Каренина. Фото: Александр Щербак/ТАСС
Виктор Низовой — Алексей Александрович Каренин. Фото: Александр Щербак/ТАСС
В новом спектакле Каренин наделен чуткой душой, сентиментальным многословием и становится персонажем почти романтическим: рассуждает о любви, играет на скрипке, заедает горе пирожками и поет романс Глинки «Сомнение»: «Уймитесь, волнения страсти! / Засни, безнадежное сердце! / Я плачу, я стражду, — / Душа истомилась в разлуке; / Я стражду, я плачу, — / Не выплакать горя в слезах». Прекрасный актер Виктор Низовой, похоже, увлекся идеей режиссера, в его герое нет никакой холодности, он «чистый и светлый» — любит жену и готов простить ее неверность, лишь бы она вернулась. И получается совсем иная история: Анна — разорительница домашнего очага, и грош цена ее страданиям по сыну, раз оставила доброго, мягкого, нежного, страдающего мужа и обрекла Сережу на сиротство. Неужели Анна — воплощение порока? И права мать Вронского, что Анна погубила двух мужчин? Но это уже какой-то другой роман — попроще.
Бежала-то Анна из удушающего уюта, прошитого формальными нормами, ограниченного правилами, лишенного любви — из неживого мира в мир человеческих страстей, эмоций, воздуха. Перед Полиной Долинской роль Анны ставит трудные задачи, и она с ними по большей части справляется. Мне интересна эта красивая, утонченная актриса — ее имя я запомнила по давнему спектаклю «Васса Железнова», где она играла дочь заглавной героини — холодную, отстраненную, немного странную. В ее Анне Карениной есть что-то по-настоящему завораживающее, в игре — живое чувство и искренность, хотя сцены, где проявляется необузданный темперамент героини, исполняются пока слишком резко и размашисто. Думаю, освоение этого труднейшего сложносочиненного образа — дело времени. И еще есть в ее Анне какой-то смутный намек на детскую недолюбленность, ведь воспитывалась она в провинции у своей тетки.
И у Вронского есть детская травма: «Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету. Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском корпусе». На роль Вронского густонаселенный мужчинами Малый театр пригласил варяга Нила Кропалова, его офицер — блестящ, осанист, ухожен. Актер мастеровит и щедр на внешние эффекты, но скуп на внутренние затраты, которые делают образ сложным, душевно подвижным, неоднозначным. В сцене с властной матерью (отличный эпизод Людмилы Титовой) он внятно передает свое равнодушие к ней, но за этим не просматривается далекий бэкграунд. Вронский не выдержал побега из реального мира, скоро охладел к Анне, устал от ее любви и ревности, заскучал. «Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его». Любовь в спектакле оказалась чувством трагическим, роковым, безжалостным, скоропортящимся, и с этим трудновато смириться. Пример истинной христианской любви Левина и Кити в спектакле явно проигрывает.
Про художников-сценографов принято говорить «одел сцену» и далее описывать декорационное убранство, особенн если речь идет о театре с таким историческим шлейфом, как Малый. Про работу талантливой Ольги Шаишмелашвили хочется сказать иначе — «она раздела сцену», обнажив ее просторы, ее глубокое черное пространство. Его беззащитность — рифма к одиночеству героев, их опустошенным душам, теме утраченного дома. Несколько стульев и подарочных коробок, диван и деревянные лошадки-качалки — вот и вся декорация. Со сцены веет холодом — она усыпана бумажными снежинками, но снегопад не утихает, он продолжается почти все действие. Ему радуются бегающие дети, под снежными хлопьями вальсируют пары в изысканных мерцающих нарядах. Яркая и причудливая фантазия художника сотворила стилизованные костюмы в согласии с модой 70-х годов уже позапрошлого века.
Спектакль необыкновенно, просто образцово красив. Но вот что странно — снеговерть, резвящиеся дети и кружащиеся в вальсе герои — несомненные приметы театральной поэзии — «работают» недолго: видимо, их не хватает на четырехчасовой спектакль. Удивительно, но устаешь и от музыки Евгении Терехиной — атмосферной, ладно скроенной, мелодически красивой, чувственной, предсказывающей беду. От однообразия метафор, сценографических и музыкальных, порой становилось скучно, наступала усталость от монотонности приемов — подчас они придавали спектаклю привкус сериальной мелодрамы. Быть может, изящная театральность и многословный психологизм — не самые надежные попутчики?
Спектакль движется неровно, иногда бросаясь в иллюстрацию, порой — в литературный театр, когда, выстраиваясь рядком вдоль рампы, герои ведут свои рассказы или, устремив взгляд в публику, беседуют между собой, и вновь — вальсы и маленькие шалуны. Оригинален и необычен финал (художник по свету Константин Бинкин): в нем нет рокового паровоза — тоненькую фигурку Анны завьюжили разбушевавшиеся снежные вихри. Вспомнилось, с какой яростной метели начинались «Пять вечеров» в «Ленкоме» 2012 года. Кажется, завораживающий образ снежной пелены — фирменный знак Андрея Прикотенко. Чистосердечная публика приняла спектакль близко к сердцу и тепло — аплодировала долго, хоть время было уже позднее.
Фото: Евгений Люлюкин/предоставлены пресс-службой Государственного академического Малого театра
Похожие новости: