Академия Никиты Михалкова: десятый выпуск — «Чумовой»!

На учебной сцене ГИТИСа 14 мая прошла премьера постановки выпускников десятого набора Академии Никиты Михалкова. Спектакль Андрея Левицкого «Пир во время чумы» первые зрители приняли восторженно.

Идея инсценировки зародилась в академической лаборатории режиссера Андрея Левицкого, прочитавшего «Маленькие трагедии» как размышление о крайних пределах человеческой натуры. «Здесь нет «маленьких трагедий», все события здесь масштабны, одинаково и комичны, и драматичны, — пояснил режиссер. — Наш спектакль — это серьезное погружение в мир пушкинского замысла, попытка глубже исследовать театр поэтического представления. Пушкин обозначал два элемента, создающие убедительный и эмоционально захватывающий сюжет: «истина страстей и правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах...» И в этом я вижу нашу главную задачу со студентами Академии в работе над этой постановкой».

Сюжеты трагедий объединил дерзкий прием: Левицкий пригласил на чумное застолье Моцарта и Сальери, Фауста и Мефистофеля, Дон Жуана и Донну Анну: «Чума в спектакле — нечто большее, чем просто смертельно опасная болезнь, — отметил режиссер. — Меня интересовало не узкое понятие эпидемии, а чума как метафора жизни и жизнь, подобная чуме — с потерей веры и безбожием. С одной стороны, это нечто, несущее смерть физическую и духовную; с другой — чума олицетворяет страх смерти и страх будущего».

А еще — жестокую насмешку над бренностью жизни: Чума — актриса Анастасия Иглык — является в хороводе собутыльников и жертв как игривое дитя преисподней, с выбеленным лицом, в подвенечном платье. Тоненько хихикая, причудливо извиваясь, она мгновенно покоряет зал грацией сломанной марионетки, забирает все внимание, и, воссев во главе стола сколоченного из гробовых досок, вкрадчиво провозвещает: «Под воздействием эпидемии границы общества размываются. Порядок рушится. Он видит всевозможные нарушения нравственности, всевозможные надломы психики. Он слышит слабый голос своих жизненных соков, пораженных болезнью, на грани распада; со страшной скоростью теряя влагу, они становятся тяжелыми и постепенно обугливаются»...

Сильная метафора Антонена Арто родственна пушкинскому замыслу: герои «Маленьких трагедий» сгорают и обугливаются в пламени страстей и пороков, предают родных и любимых, но не изменяют своей природе. Явственная близость смерти — общий камертон «Трагедий» — заставляет исступленней проживать свой и чужой век. В интерпретации Левицкого за пушкинских персонажей это делает сама Чума, перевоплощающаяся то в «коллективное тело» своих собутыльников, затем — в их почетных «гостей», а иногда безраздельно захватывающая сцену, все пространство зрительского воображения.

Сотрапезники Чумы перевоплощаются в «зашедших на огонек» прочих персонажей «Маленьких трагедий». Должно быть, неумышленно, режиссер минимизировал масштаб обуревающих их страстей, тем самым приблизив пушкинских монстров к современному зрителю, продемонстрировав чудовищную обыденность их преступлений. Сальери неуловимо смахивает на клерка-карьериста, Фауста прихватил буржуазный сплин, а Дон Жуан предстал нарциссичным позером...

В это смысле обуявшую их Чуму можно трактовать как беса себялюбия... И он вовсе не мелок: виртуозная игра Анастасии Иглык не повторяется ни в одном оттенке; при этом актриса перевоплощается то в Лауру, то в Мефистофеля, то в Командора... Неожиданными гранями жанрового самородка блещет Юлия Бруякина. Лучшая мужская партия — Владимира Безумова, сыгравшего Сальери, Священника и Монаха и повенчавшего в этих ролях гротескный бурлеск и тонкий психологизм.

«Я считаю, что это очень самостоятельная, очень мощная работа, — отметил посетивший премьеру ректор и основатель актерской Академии Никита Михалков. — Андрей Левицкий сделал очень серьезное высказывание. Все-таки это Пушкин, и то, что режиссер лихо соединили его «Маленькие трагедии» в очень острую форму, — бесстрашно и рискованно. При этом при всей драматичности спектакля он очень пластичен, что редко бывает. Мне кажется, что наполненность, с которой ребята работают, достойна большого уважения. Артисты существуют абсолютно не находясь в зависимости от отношения к ним зрителя, и это важно».

После премьеры режиссер Александр Левицкий ответил на вопросы «Культуры».

— Есть ощущение, что у вас давно зрел этот замысел.

— Да, может быть, не столь четкий, стройный конкретный. Я предлагал актерам идти в определенную сторону, затем что-то убирал, собирал этюд за этюдом.

— И так нашли свою «Чуму», Анастасию Ирлык, вокруг которой все и закрутилось..

— Нет, не так. Тут надо пояснить: в лаборатории мы не играли этюды в собственном смысле слова, а этюды к образам. Я говорил ребятам что-то, но они могли предлагать свое. Тот, кто подходил ближе к искомому образу, получал роль. За одним столом я собирал архетипы персонажей, сквозь которые просматривались их грехи. Затем пришла идея, что сама Чума должна присутствовать в пространстве пьесы и доносить монологи Арто из статьи «Театр и Чума». Стали выстраиваться образы ее взаимодействия с прочими персонажами. Потом пришла мысль, что Чума и Лаура, и Командор — это один персонаж... В декабре мы показали лабораторную работу Михалкову как некую заявку и тогда пришла мысль сделать из нее спектакль. Стали искать деньги, что-то добавлять, убирать, собирать стройное действо... и нас поддержало Министерство культуры.

— Никита Сергеевич пригласил ваш «Пир» на сцену своего нового Центра на Поварской?

— Ему задавали этот вопрос и он сказал: «Скорей всего, да! Мы даже представить себе не могли такой результат, набирая курс...» Но мне некорректно об этом говорить, хотя ребятам очень хотелось бы играть спектакль. Работа ведь проделана сумасшедшая, даже в техническом плане — тонны нечеловеческого труда. И вплоть до декабрьского показа у нас долго ничего не получалось, а после — зажило, появилась легкость.

— Как рождались авангардные приемы, удивительно работающие в спектакле — скажем, аккомпанемент на граненых стаканах?

— Я много работал с ритмом, долгое время вел предмет «Ритмическая координация». Можно сказать, она подсказала ввести стаканы как звучащую доминанту жестко построенной ритмической партитуры спектакля. Ее рисунок координируется с голосами, пластикой, и даже характером актерской игры. Это сложная работа.

— В «Маленьких трагедиях» у каждого свои тараканы, а у вас Чума одна на всех и во всех. Что за тотальная болезнь владеет современными умами?

— Любой художник ставит проблему самим своим произведением. Если я начну расшифровывать, превращу идею спектакля в плакат... Однако, Арто говорил: исток эпидемии (скажем, «ковида») вовсе не в самой заразе, а в головах. С его точки зрения, чума — психическая болезнь. С этой цитаты мы и начинаем наш спектакль.

Фотографии: Влад Зарудний/Пресс-служба Академии Н.С. Михалкова