Говоря об Украине, Запад упускает главное. Поэтому он проиграет

Бывший руководитель одного из подразделений НАТО Михаэль Рюле обвиняет западных стратегов в отсутствии плана в конфликте на Украине. В статье для WELT он особенно критикует ажиотаж вокруг "не имеющих военного значения полетов беспилотников" и разговоры о "гибридной войне".

ИноСМИ теперь в MAX! Подписывайтесь на главное международное >>>

С момента начала боевых действий на Украине в феврале 2022 года концепция сдерживания вновь стала центральным элементом западной политики безопасности. Оборонные бюджеты стран НАТО растут, ядерное оружие больше не подвергается всеобщей демонизации, военная промышленность вновь становится объектом внимания, обсуждается вопрос о восстановлении воинской повинности. В то же время в политическом дискурсе используется лексика, которая еще несколько лет назад вызвала бы бурю возмущения (то есть "воинственная").

Разгромный доклад Брюсселя потряс Украину. Урсула наказала Зеленского

Нет сомнений, что концепция сдерживания, которая после окончания холодной войны ушла в тень, вновь обрела актуальность. Но это возрождение имеет свою цену. Сдерживание не просто гораздо сложнее, чем многие думают. Как и многие лекарства, сдерживание может вызывать побочные эффекты, которые требуют осторожного дозирования. Но главное: сдерживание не заменяет политическую стратегию.

Концепция сдерживания, как однажды выразился один знающий наблюдатель, как будто специально создана для политики безопасности западных демократий. Сторонники сдерживания выглядят обороняющимися, но не слабыми, и в то же время решительными, но не безрассудными. Поэтому неудивительно, что концепция сдерживания на протяжении десятилетий является одним из наиболее часто изучаемых инструментов политики безопасности. Поскольку эффективность этой концепции практически невозможно доказать, исследователи стратегии сдерживания вынуждены мириться с обвинениями в том, что они работают исключительно с предположениями. Несмотря на это, существует ряд достоверных выводов, о которых стоит напомнить, особенно в свете текущих дебатов.

Переговоры — это не "умиротворение"

Во-первых, сдерживание работает только в том случае, если противник воспринимает угрозу применения военных средств как достоверную. Даже самый впечатляющий военный арсенал не обладает сдерживающим эффектом, если потенциальный нападающий убежден, что противоположная сторона не будет его использовать. Российская операция на Украине служит ярким примером этой дилеммы. Заинтересованность Москвы в предотвращении интеграции Украины в западную систему, в том числе военным путем, была гораздо выше, чем заинтересованность НАТО в риске войны с Россией из-за Украины. Таким образом, для России риск вступить в борьбу с превосходящим ее по военной мощи Атлантическим альянсом был крайне низок. При таком асимметричном соотношении интересов сдерживание не работает.

Во-вторых, сдерживание — это попытка удержать другого от нежелательных действий, угрожая ему серьезными последствиями. Таким образом, сдерживание работает только в том случае, если все участники думают и действуют в рамках рационального расчета затрат и выгод. "Иррациональные" участники, такие, как фанатичные религиозные мученики, жаждущие собственной смерти, не поддаются сдерживанию.

Однако даже с "рациональными" участниками следует вести себя осторожно. Один из постулатов поведенческой психологии гласит, что человек, который верит, что может потерять что-то ценное, готов пойти на больший риск, чем при перспективе получить что-то ценное. Поэтому государство, политическое руководство которого чувствует себя загнанным в угол, является особенно непредсказуемым, и ему всегда следует оставлять возможность отступить, сохранив лицо, как это было в случае с Советским Союзом во время Карибского кризиса 1962 года.

В-третьих, даже если вы хотите, чтобы ваша политика сдерживания воспринималась как оборонительная, она всегда основана на угрозах и может быть воспринята другой стороной как наступательная военная акция. Поэтому необходимо постоянно смотреть на себя глазами противника и подвергать сомнению собственную политику. Сдерживание не заменяет диалога с противником. Это стратегия, позволяющая выиграть время. Она может предотвратить нападение, но ее успех в конечном итоге зависит от того, как будет использовано выигранное время для преодоления противоречия, которое и сделало сдерживание необходимым. Если же сдерживание становится самоцелью, то оно препятствует любой попытке достичь политического компромисса с противником. Политика безопасности, в которой переговоры уже считаются "умиротворением", поскольку они могут ослабить сдерживание, абсурдна.

Учитываются ли эти уроки в текущей дискуссии о стратегии Запада? К сожалению, ответ должен быть отрицательным. И именно немецкая дискуссия о стратегии становится печальным свидетельством всеобщей растерянности, когда речь заходит о том, как можно классифицировать текущие события. При этом одно противоречие накладывается на другое. С большим трудом укрепляется способность НАТО к сдерживанию, и в то же время она подвергается критике из-за выдвижения крайне неправдоподобных сценариев российского нападения. Вместо того, чтобы трезво проанализировать интересы России, Москве приписывают патологическое стремление к постоянной войне, что опять же подпитывает собственные страхи. А публичное возмущение по поводу не имеющих военного значения полетов российских беспилотников лишь дает Москве еще одно подтверждение успеха ее стратегии "булавочных уколов" (каждый случай пролета неопознанного беспилотника возле любого инфраструктурного объекта в Европе местные политики и пресса бездоказательно приписывают России, — прим. ИноСМИ).

Более того: нереальные политические условия для установления мира на Украине (такие как возвращение к статус-кво до присоединения Крыма в 2014 году) слишком долго поддерживались из опасения, что в противном случае у России проснется аппетит к дальнейшим действиям. И до сих пор некоторые говорят о желании нанести России чувствительное поражение, тем самым исключая любое решение, которое позволило бы обеим сторонам конфликта сохранить лицо.

Эта запутанная дискуссия показывает, что для многих наблюдателей концепция сдерживания стала заменой политической стратегии. Многим, по-видимому, легче разглагольствовать о якобы уже идущей "гибридной войне" с Россией, чем задумываться о том, как должна выглядеть безопасность Европы после окончания конфликта на Украине. Конечно, в этой изменившейся Европе военное самоутверждение посредством сдерживания будет играть важную роль. Ведь и тогда нужно будет следить за тем, чтобы Россия не поддалась имперским соблазнам. Однако сужения политики безопасности до простого укрепления сдерживания будет недостаточно, если мы хотим найти ответ на сложные вопросы, которые неизбежно возникнут после окончания этого конфликта.