Московский театр имени Пушкина настигла шекспировская «Буря». Она открывает сезон и, очевидно, задает его направление. Режиссер Николай Рощин проехался по классическому тексту эйвонского барда на квадроцикле и посмотрел на историю о мести и прощении через очки виртуальной реальности. О том, что из этого получилось, — в репортаже «Известий».
От Шекспира до Рощина
Шекспировской «Буре» больше 400 лет. У пьесы долгая сценическая биография, но в московских театрах к ней обращались нечасто: произведение традиционно считается одним из самых сложных в наследии главного драматурга в истории. 15 лет назад режиссер Роберт Стуруа ставил пьесу на сцене Et Cetera под руководством Александра Калягина. Тогда режиссер значительно сократил и переработал текст, сделав акцент на магии, власти и прощении. Спектакль вызвал фурор у публики и критиков. Через год свою версию представил Лев Дуров в Театре на Малой Бронной, где сам сыграл главную роль, это был главный спектакль последних лет его жизни, туда ходила вся Москва.
Теперь произведение великого барда достигло Театра им. А.С. Пушкина. За постановку взялся режиссер и художник Николай Рощин. К наследию Шекспира он обращается уже во второй раз. В конце 2022 года в Александринском театре, где Николай был главным режиссером, вышел его спектакль «Отелло». В Пушкинский театр переехала вся его постановочная команда — художник по костюмам Екатерина Коптяева, композитор Иван Волков и петербургский драматург Михаил Смирнов. Сам Рощин традиционно взялся не только за режиссуру, но и за сценографию.
Магический пульт и бетонная пещера
На сцене — сколоченный из грубых досок корабль. На палубе стоят капитан и боцман. В трюме — облаченные в рыцарские доспехи неаполитанский король Алонзо (Антон Феоктистов), его брат Себастьян (Николай Кисличенко), сын Фердинанд (Александр Дмитриев) и герцог Миланский Антонио (Алексей Воропанов). Внезапная буря выносит судно на таинственный остров, где живет изгнанный миланский герцог Просперо (Владимир Майзингер) вместе с дочерью Мирандой (Елизавета Кононова).
В отличие от оригинальной пьесы зрители видят не старого чародея из книжных иллюстраций, а вполне современного человека с пультом дистанционного управления вместо магического жезла.
Вот он жмет на кнопку: «пик» — и любимая дочь Миранда видит счастливые сны. «Пик» — и Просперо вызывает бурю. «Пик» — и маг управляет духом острова Ариэлем. «Пик» — и вооруженные рыцари падают ниц.

Когда-то его брат Антонио при поддержке неаполитанского короля лишил власти Просперо и сослал в море. Но чернокнижник сумел не только выжить на острове, но и подчинить его могущественных созданий: духа воздуха Ариэля (Александра Урлусяк) и омерзительного сына злой колдуньи Сикораксы Калибана (Александр Матросов).
В отличие от Шекспира, у Рощина Ариэль становится эдаким «решалой» Просперо. По ходу действия он рассказывает о насилии со стороны Калибана, о ненависти к новому хозяину и о глупых людских пороках. Ариэль здесь не эфемерная тень, а персонаж из плоти и нервов. Несмотря на то, что персонажа играет женщина, о себе Ариэль говорит в мужском лице. Это соответствует грубому и сильному образу древнего духа, но контрастирует с миниатюрной фигурой актрисы.
Любовная линия строится вокруг Миранды и принца Фердинанда (Александр Дмитриев). Их встреча и любовь должны были стать островком надежды посреди интриг и магических манипуляций, но обратились в посредственную пародию чувства.
Зрители попадают в бетонное пространство в серой цветовой гамме. Пещера Просперо, островные пейзажи или сцены на корабле — это унифицированные ячейки с минимумом мебели. В одной комнатке — современная белая плита с холодильником, в другой — кованая кровать, в третьей — унитаз и ванна. Единственное «цветное пятно» спектакля — вызываемые Ариэлем галлюцинации в виде танцующей Александры Урсуляк.
Ангел возмездия в сценическом болоте
Авторы спектакля во многом сохранили не только сюжет, но и шекспировский слог. Актерам приходится обмениваться витиеватыми конструкциями, а зрителю — продираться через шекспировский пятистопный ямб. Чтобы и без того безмолвный зал окончательно не заскучал, а действие сдвинулось в мертвой точки, артисты переходят на крик. Но подобное режиссерское решение только сильнее путает собравшихся.
Не спасают положение и современные «игрушки», которыми населен спектакль. Режиссер загнал на сцену настоящий квадроцикл, вручил актерам очки виртуальной реальности и даже специально сделал видеоролик в духе культового шутера от первого лица Half-Life. В результате зритель долго смотрит за тем, как Владимир Майзингер бегает по виртуальной пещере, отдает дочь на растерзание рыцарям и лижет их стальные ботинки, кликая по соответствующим клавишам в игре.
Уследить за сюжетом и понять, что дают отступления от оригинала, трудно. А когда в конце первого акта история Шекспира закончилась и на сцену вышла Александра Урсуляк с гигантскими черными крыльями за спиной, вопросов стало еще больше.
«Теперь мы всё переиграем», — заверил Ариэль и объявил об антракте. Но в оставшийся час тучи не рассеялись, а сюжетный хаос только усилился. Авторы решили порассуждать о том, что было бы с героями «Бури» без вмешательства духа острова. Ответ: резня, насилие и гибель. Какой из этого вывод должны сделать зрители — загадка.

Все три часа спектакля ловишь себя на мысли — зачем всё это? Какую художественную ценность и смысловую нагрузку несут элементы современности в спектакле? Почему пьеса Уильяма Шекспира должна звучать актуально и что для этого сделал режиссер? Из-за чего действие стоит на месте, а зал реагирует только на мизансцене, когда золотоволосый принц Фердинанд драит ершиком унитаз. Какого эффекта хотели добиться авторы спектакля?
Вероятно, благотворная драматургическая почва, удобренная современными реалиями и средствами выразительности, должна была породить философские аллегории и аллюзии, но произвела только недоумение и смятение.
Создалось впечатление, что все участники спектакля увязли в болоте, которое старательно себе сами создавали. С другой стороны, хоть Просперо и волшебник, но магия не всегда действует на всех одинаково. «Бурю» вообще ставить трудно, а Шекспир с того света словно смеется над тщетными попытками расшифровать его замысел.